Мои предки, что по отцовской, что по материнской линии были свободными людьми — казаками Юга и государственными (не крепостными) крестьянами Севера, многие из которых стали священниками.
Предки-казаки — это казаки Хопра, Медведицы (на кладбище станицы Малодельской Чертиновы лежат в самой старой староверческой его части) и предгорий Кавказа. Те места, где они жили, на протяжении веков были сердцем казачьих восстаний — Разина, Булавина, медведицких старообрядцев, а в Гражданскую войну — восстаний Шкуро, Фомина, Маслакова, Вакулина. Трое последних — видные красные командиры, соратники командармов Буденного и Миронова, подняли восстание против советской власти в 1921 году.
«Странное зрелище представляла моя вторая линия. Бок о бок стояли древние старики, вооруженные кремневыми ружьями, с которыми их отцы и деды завоевали Кубань у горцев и татар, а рядом — ребята и бабы с рогатинами. С тяжелым сознанием ответственности смотрел я на этих людей, доверившихся мне и поставивших теперь все на карту. Глазами, полными веры, глядели они теперь на меня. Я дал себе слово погибнуть в случае неудачи…» — так описывал Андрей Шкуро восстание трех станиц — Суворовской, Бекешевской и Боргустанской — 12 июня 1918 года. Это было восстание обреченных. Вокруг них разливалось красное море. Но они тогда смогли победить.
Я читаю эти воспоминания Шкуро и понимаю, что среди этих обреченных были люди одной крови со мной. А герой моей книги Лазарь Черный имел реального прототипа — Лазаря Чертинова, который вместе с товарищем Ефремом Буяновым до 1937 года партизанил и робингудствовал возле станицы Островской на реке Медведице. Убивал милиционеров (включая начальника районного ОГПУ), возвращал станичникам отобранных коров. А когда их окружили в сарае и подожгли, они посмотрев, куда стелется дым, выломали в той стороне в стене лаз и по дыму сбежали.
Это так здорово — приезжать куда-то и видеть вокруг людей, похожих на тебя и на твоих близких. Мчаться на машине в клубах пыли по ночной степи или сидеть в жаркий день в теплой казачьей речке, протекающей через одичавший сад, когда-то принадлежавший Чертиновым. Я записывал рассказы стариков (они уже умерли, а их рассказы остались у меня на диктофоне) о прежнем утраченном казачьем счастье, о Гражданской войне и геноциде казачества. И чувствовал кровную причастность к этому ушедшему, уничтоженному миру. Я не сразу обрел все это богатство. А теперь, обретя, очень им дорожу.
2011 год, когда я заканчивал свой роман «Воскрешение Лазаря», был для меня очень плохим. Проблемы навалились по всем фонтам. Я не понимал, природу своих несчастий, но вдруг в переписке одна знакомая журналистка, которая в свое время брала интервью у Акунина, привела его наблюдение: книга всегда оказывает влияние на автора, особенно на этапе ее завершения. И для меня сразу все объяснилось. Ведь на героя моего романа тоже обрушились несчастья, в самом конце книги он почти погиб, но все-таки сумел выжить. И как только до меня дошло, что я в реальной жизни повторяю финал моей книги, у меня тоже началось «воскрешение». Дела стали налаживаться.
Мой роман — о силе рода. О родовом теле — макроорганизме, состоящем из разных поколений одной семьи. О человеке, который ищет предков, не догадываясь, что ищет себя. Свой роман я посвятил сыну и всем Чертиновым. И вот представьте, так вышло, что работа над книгой была завершена как раз ко дню рождения сына. Я оправил рукопись по электронной почте в первое издательство. А на следующий день после дня рождения сына на меня посыпались… Чертиновы. Я получил письмо от женщины, которую раньше не знал. Благодаря которой я смог в короткий срок составить родословную казаков Чертиновых, переселенных в 18 веке с Хопра на Кавказ.
Так получилось: книга «Воскрешение Лазаря» писалась 10 лет и написалась ко дню рождения сына, а издалась к моему 50-летию — в конце марта 2014-го. Тогда же выпала мне журналистская поездка в Израиль. Помню, первым нашим местом посещения в Иерусалиме стал Гефсиманский сад. А едва ли не первой фразой гида стали слова: «Вот за этой горой Иисус воскресил Лазаря».
Эта поездка по библейским местам стала своеобразной наградой и своеобразным водоразделом. Воскресив в своей книге Лазаря Чертинова и составив целую родословную предков-казаков по отцовской линии, я начал открывать для себя материнскую линию — своих предков-священников. И хоть мама не раз просила меня ею заняться, все вышло само собой.
Накануне отлета в Израиль сестра прислала мне ссылку на интернет-книгу с родословной неизвестной мне семьи Доброхотовых-Майковых. У нас с ними оказался общий прапрадед по материнской линии — Виталий Попов. Благодаря им, я узнал что он был священником, которого расстреляли в 1920 году за то, что в 1918-м он в своей церкви в поморском селе Нименьга отслужил молебен по случаю отступления красных. Я впервые увидел фотографии прапрадеда и прапрабабушки, о которых вообще ничего не знал (знал лишь то, что в роду была какая-то Сара, но не подозревал, что это было семейное прозвище прапрабабушки Серафимы).
На обложке интернет-книги Доброхотовых-Майковых было фото двух девочек — Вали и Кати — как потом выяснится, моих четвероюродных сестер. Эта книга и дала толчок к поискам теперь уже материнской родни. Тогда в 2014 году я и подумать не мог, что через 6 лет не только познакомлюсь с этими Валей и Катей, но в год столетия со дня расстрела нашего прапрадеда Виталия Попова мы приедем в Нименьгу, в его заброшенную церковь и найдем под слоем мха могилу той самой Сары — нашей прапрабабушки Серафимы.
За эти 6 лет я совершил массу открытий. Довольно детально восстановил жизнь материнской родни. В 2015 году я узнал, что ровно 100 лет назад — в 1915-м — мой прадед Иван Юсов был в Архангельске рукоположен в священники. А его родной дядя Иоанникий ( в миру тоже Иван) Юсов был последним дореволюционным настоятелем Соловецкого монастыря. А родным дядей моей прабабушки Августы, старшим братом ее расстрелянного отца — священника Виталия Попова -оказался настоятель Лальского собора, депутат 3-й Государственной думы Алексей Попов, написавший великолепную, очень честную книгу о жизни дореволюционных священников на примере своей семьи. Нашей семьи! Описал во многих подробностях ее быт. Я подготовил сокращенный вариант этой книги «Воспоминания причетненского сына» для сайта «Вашего тайного советника». Редактировал двоюродного прапрадеда! Уникальное событие моей редакторской жизни.
Все в том же 2015 году я съездил на Соловки. И убедился, что заниматься поисками материнской родни начал удивительно вовремя. Незадолго до этого в Соловецком монастыре началась масштабная реконструкция, во время которой была найдена могила настоятеля монастыря Иоанникия Юсова. И мне было, куда к нему придти.
Но и отцовская родня никуда не пропала. В 2016 году мы провели чудесное лето в Пятигорске вместе с семьей Владимира Чертинова из Ессентуков. Помню, мы, две нашедшие друг друга семьи Чертиновых, приехали на расцветшее кувшинками озеро у подножия горы Бештау. Как только мы вышли на его берег, на озеро прилетела стая уток и сразу же направилась прямо к нам. Тут же как по команде запел хор лягушек. Такого красивого их пения я в жизни не слышал — с какими-то ультразвуковыми переливами. Утки приплыли, не попрошайничали, а просто плавали у наших ног и щипали торчащую из воду траву. Лягушки, как по команде оборвали свою песню. Мы переглянулись, понимая, необычность момента. И тут я заметил чуть возвышающийся над озером огромный металлический поклонный крест. Только потом я узнал, что озеро называется Монастырским и расположено оно у подножия не только горы Бештау, но и у подножия старейшего на Северном Кавказе мужского монастыря.
В ту же поездку я сделал открытие — нашел в Пятигорске еще одну Чертинову, про которую ни ессентукские, ни суворовские Чертиновы знать не знали. Она показала мне дом, в котором жил кто-то из наших. Прямо в центре Пятигорска возле Цветника. Я сфотографировал этот дом и разместил на сайте пятигорских краеведов — вдруг кто-нибудь что-нибудь знает? Я переснял в семейном альбоме этой нашедшейся Чертиновой старинные фото людей. Но она не знала, кто они и как их зовут. Родители ничего ей про этих забытых родственников не рассказывали. Кроме одного — Дмитрия Чертинова. Который из казаков перешел в купцы. Я смотрел на фото этих неизвестных людей в казачьей форме и думал, что возможно один из них -мой прадед. А с фотографией Дмитрия Чертинова случилась точно такая же история, какую я ранее придумал в своем романе. Там главный герой идет по следу предков, имея на руках старинное фото. Но потом оказывается, что это лишь фрагмент фотографии — на оригинале не один человек, а двое — девушка и парень — его молодой дед. Нечто подобное произошло и со мной. Я думал, что фото купца Дмитрия Чертинова (в полуовале)- одиночное. И вдруг получаю письмо от девушки из Калининградской области — потомка известных пятигорских купцов Шумовых. И фотографию. Ту же самую. Но только на ней рядом с Дмитрием Чертиновым — его молодая жена Зинаида Шумова.
Раскрылась и тайна дома (чего не смогли сделать пятигорские краеведы). Оказывается, он принадлежал купцам Шумовым. А Дмитрий Чертинов толи купил его, толи жил в нем вместе с новой родней. При советской власти их выгнали из этого дома на улицу. По семейному преданию кто-то из Чертиновых после этого бежал во Францию. Почему туда? Возможная разгадка тоже пришла из Калининградской области. Оказывается, Шумовы в начале 20 века породнились с французской семьей Мерсье.
В 2018 году случилось событие, которое я тоже отношу к удивительным. Мы с женой отдыхали в Крыму, в Гаспре. Вдруг рано утром раздается звонок Владимира Чертинова, которого я уже считаю своим ессентукским братом. Оказывается, они с семьей приехали на машине в Крым за дочкой (ее муж строил Крымский мост), ну и решили пару дней покататься по полуострову. А поскольку знали, что мы тоже примерно в это время собирались в Крым, то позвонили нам. И оказалось, что мы и они, не сговариваясь, остановились в одном поселке (в Гаспре), на одной улице, в каких-нибудь 150 метрах друг от друга! Вот какой подарок преподнесла нам судьба — снова свела в одной точке. Мы провели вместе замечательный день, вечером они уехали домой на Кавказ. На прощание мы, заново породнившиеся Чертиновы, посигналили друг другу клаксонами наших машин. Это новое чудо было для нас уже чем-то самим собой разумеющимся.
В 2019-м случилось еще одно необычное происшествие. В конце февраля я по просьбе молодого краеведа из станицы Суворовской Владимира Романова прислал ему свою книгу. Он быстро ее прочитал, а вначале марта, проходя по станичному кладбищу, приметил нечто странное — большой мельничный жернов, покрытый льдом. В конце марта, когда потеплело снова пришел в это место и увидел, что рядом с жерновым лежит могильная плита Александра Чертинова (родного дяди купца Дмитрия, о котором шла речь выше). Владимир сильно удивился: сколько раз ходил там и никогда ее не видел. Он предполагает, что жернов и плиту вытолкнули наружу из земли корни кустарника. Зачем надо было помещать огромный жернов у изголовья могилы? Что это значило? Загадка пока не разгадана. Но, вообще на Кавказе (в частности у осетин) жернов клали на могилу мужчины, на котором его семья пресеклась.
Ну а еще одна, уж совсем фантастическая история с другой могильной плитой случилась в следующем 2020 году. Я до сих пор нахожусь под впечатлением от нее.
В начале августа исполнилось 100 лет со дня расстрела прапрадеда Виталия Попова. В Питере и Москве отслужили панихиды по нему. В конце августа я приехал в Североморск. Проститься с мамой, которая была при смерти. Побыл с ней несколько дней. 26 августа улетал назад. После этого должен был лететь в Архангельскую область, в Нименьгу вместе с группой волонтеров, восстанавливающих храм, в котором служил прапрадед. Зашел в комнату к маме в последний раз и в этот момент получил на электронную почту письмо. Краевед из Карелии, с которым до этого не общался года три, прислал копию документа о том, что 31 августа 1909 года там в Нименьге, в той самой церкви, в которую я собирался приехать, прапрадед Виталий Попов венчал свою дочь, мою прабабушку Августу с моим прадедом Иваном Юсовым. К тому времени я уже взял билеты на самолет до Архангельска.
Отправляться в поездку предстояло именно 31 августа. Ну а дальше началась какая-то магия событий и цифр. (Читайте текст
«Зов предков»)
Мои предки, что по отцовской, что по материнской линии были свободными людьми — казаками Юга и государственными (не крепостными) крестьянами Севера, многие из которых стали священниками.
Предки-казаки — это казаки Хопра, Медведицы (на кладбище станицы Малодельской Чертиновы лежат в самой старой староверческой его части) и предгорий Кавказа. Те места, где они жили, на протяжении веков были сердцем казачьих восстаний — Разина, Булавина, медведицких старообрядцев, а в Гражданскую войну — восстаний Шкуро, Фомина, Маслакова, Вакулина. Трое последних — видные красные командиры, соратники командармов Буденного и Миронова, подняли восстание против советской власти в 1921 году.
«Странное зрелище представляла моя вторая линия. Бок о бок стояли древние старики, вооруженные кремневыми ружьями, с которыми их отцы и деды завоевали Кубань у горцев и татар, а рядом — ребята и бабы с рогатинами. С тяжелым сознанием ответственности смотрел я на этих людей, доверившихся мне и поставивших теперь все на карту. Глазами, полными веры, глядели они теперь на меня. Я дал себе слово погибнуть в случае неудачи…» — так описывал Андрей Шкуро восстание трех станиц — Суворовской, Бекешевской и Боргустанской — 12 июня 1918 года. Это было восстание обреченных. Вокруг них разливалось красное море. Но они тогда смогли победить.
Я читаю эти воспоминания Шкуро и понимаю, что среди этих обреченных были люди одной крови со мной. А герой моей книги Лазарь Черный имел реального прототипа — Лазаря Чертинова, который вместе с товарищем Ефремом Буяновым до 1937 года партизанил и робингудствовал возле станицы Островской на реке Медведице. Убивал милиционеров (включая начальника районного ОГПУ), возвращал станичникам отобранных коров. А когда их окружили в сарае и подожгли, они посмотрев, куда стелется дым, выломали в той стороне в стене лаз и по дыму сбежали.
Это так здорово — приезжать куда-то и видеть вокруг людей, похожих на тебя и на твоих близких. Мчаться на машине в клубах пыли по ночной степи или сидеть в жаркий день в теплой казачьей речке, протекающей через одичавший сад, когда-то принадлежавший Чертиновым. Я записывал рассказы стариков (они уже умерли, а их рассказы остались у меня на диктофоне) о прежнем утраченном казачьем счастье, о Гражданской войне и геноциде казачества. И чувствовал кровную причастность к этому ушедшему, уничтоженному миру. Я не сразу обрел все это богатство. А теперь, обретя, очень им дорожу.
2011 год, когда я заканчивал свой роман «Воскрешение Лазаря», был для меня очень плохим. Проблемы навалились по всем фонтам. Я не понимал, природу своих несчастий, но вдруг в переписке одна знакомая журналистка, которая в свое время брала интервью у Акунина, привела его наблюдение: книга всегда оказывает влияние на автора, особенно на этапе ее завершения. И для меня сразу все объяснилось. Ведь на героя моего романа тоже обрушились несчастья, в самом конце книги он почти погиб, но все-таки сумел выжить. И как только до меня дошло, что я в реальной жизни повторяю финал моей книги, у меня тоже началось «воскрешение». Дела стали налаживаться.
Мой роман — о силе рода. О родовом теле — макроорганизме, состоящем из разных поколений одной семьи. О человеке, который ищет предков, не догадываясь, что ищет себя. Свой роман я посвятил сыну и всем Чертиновым. И вот представьте, так вышло, что работа над книгой была завершена как раз ко дню рождения сына. Я оправил рукопись по электронной почте в первое издательство. А на следующий день после дня рождения сына на меня посыпались… Чертиновы. Я получил письмо от женщины, которую раньше не знал. Благодаря которой я смог в короткий срок составить родословную казаков Чертиновых, переселенных в 18 веке с Хопра на Кавказ.
Так получилось: книга «Воскрешение Лазаря» писалась 10 лет и написалась ко дню рождения сына, а издалась к моему 50-летию — в конце марта 2014-го. Тогда же выпала мне журналистская поездка в Израиль. Помню, первым нашим местом посещения в Иерусалиме стал Гефсиманский сад. А едва ли не первой фразой гида стали слова: «Вот за этой горой Иисус воскресил Лазаря».
Эта поездка по библейским местам стала своеобразной наградой и своеобразным водоразделом. Воскресив в своей книге Лазаря Чертинова и составив целую родословную предков-казаков по отцовской линии, я начал открывать для себя материнскую линию — своих предков-священников. И хоть мама не раз просила меня ею заняться, все вышло само собой.
Накануне отлета в Израиль сестра прислала мне ссылку на интернет-книгу с родословной неизвестной мне семьи Доброхотовых-Майковых. У нас с ними оказался общий прапрадед по материнской линии — Виталий Попов. Благодаря им, я узнал что он был священником, которого расстреляли в 1920 году за то, что в 1918-м он в своей церкви в поморском селе Нименьга отслужил молебен по случаю отступления красных. Я впервые увидел фотографии прапрадеда и прапрабабушки, о которых вообще ничего не знал (знал лишь то, что в роду была какая-то Сара, но не подозревал, что это было семейное прозвище прапрабабушки Серафимы).
На обложке интернет-книги Доброхотовых-Майковых было фото двух девочек — Вали и Кати — как потом выяснится, моих четвероюродных сестер. Эта книга и дала толчок к поискам теперь уже материнской родни. Тогда в 2014 году я и подумать не мог, что через 6 лет не только познакомлюсь с этими Валей и Катей, но в год столетия со дня расстрела нашего прапрадеда Виталия Попова мы приедем в Нименьгу, в его заброшенную церковь и найдем под слоем мха могилу той самой Сары — нашей прапрабабушки Серафимы.
За эти 6 лет я совершил массу открытий. Довольно детально восстановил жизнь материнской родни. В 2015 году я узнал, что ровно 100 лет назад — в 1915-м — мой прадед Иван Юсов был в Архангельске рукоположен в священники. А его родной дядя Иоанникий ( в миру тоже Иван) Юсов был последним дореволюционным настоятелем Соловецкого монастыря. А родным дядей моей прабабушки Августы, старшим братом ее расстрелянного отца — священника Виталия Попова -оказался настоятель Лальского собора, депутат 3-й Государственной думы Алексей Попов, написавший великолепную, очень честную книгу о жизни дореволюционных священников на примере своей семьи. Нашей семьи! Описал во многих подробностях ее быт. Я подготовил сокращенный вариант этой книги «Воспоминания причетненского сына» для сайта «Вашего тайного советника». Редактировал двоюродного прапрадеда! Уникальное событие моей редакторской жизни.
Все в том же 2015 году я съездил на Соловки. И убедился, что заниматься поисками материнской родни начал удивительно вовремя. Незадолго до этого в Соловецком монастыре началась масштабная реконструкция, во время которой была найдена могила настоятеля монастыря Иоанникия Юсова. И мне было, куда к нему придти.
Но и отцовская родня никуда не пропала. В 2016 году мы провели чудесное лето в Пятигорске вместе с семьей Владимира Чертинова из Ессентуков. Помню, мы, две нашедшие друг друга семьи Чертиновых, приехали на расцветшее кувшинками озеро у подножия горы Бештау. Как только мы вышли на его берег, на озеро прилетела стая уток и сразу же направилась прямо к нам. Тут же как по команде запел хор лягушек. Такого красивого их пения я в жизни не слышал — с какими-то ультразвуковыми переливами. Утки приплыли, не попрошайничали, а просто плавали у наших ног и щипали торчащую из воду траву. Лягушки, как по команде оборвали свою песню. Мы переглянулись, понимая, необычность момента. И тут я заметил чуть возвышающийся над озером огромный металлический поклонный крест. Только потом я узнал, что озеро называется Монастырским и расположено оно у подножия не только горы Бештау, но и у подножия старейшего на Северном Кавказе мужского монастыря.
В ту же поездку я сделал открытие — нашел в Пятигорске еще одну Чертинову, про которую ни ессентукские, ни суворовские Чертиновы знать не знали. Она показала мне дом, в котором жил кто-то из наших. Прямо в центре Пятигорска возле Цветника. Я сфотографировал этот дом и разместил на сайте пятигорских краеведов — вдруг кто-нибудь что-нибудь знает? Я переснял в семейном альбоме этой нашедшейся Чертиновой старинные фото людей. Но она не знала, кто они и как их зовут. Родители ничего ей про этих забытых родственников не рассказывали. Кроме одного — Дмитрия Чертинова. Который из казаков перешел в купцы. Я смотрел на фото этих неизвестных людей в казачьей форме и думал, что возможно один из них -мой прадед. А с фотографией Дмитрия Чертинова случилась точно такая же история, какую я ранее придумал в своем романе. Там главный герой идет по следу предков, имея на руках старинное фото. Но потом оказывается, что это лишь фрагмент фотографии — на оригинале не один человек, а двое — девушка и парень — его молодой дед. Нечто подобное произошло и со мной. Я думал, что фото купца Дмитрия Чертинова (в полуовале)- одиночное. И вдруг получаю письмо от девушки из Калининградской области — потомка известных пятигорских купцов Шумовых. И фотографию. Ту же самую. Но только на ней рядом с Дмитрием Чертиновым — его молодая жена Зинаида Шумова.
Раскрылась и тайна дома (чего не смогли сделать пятигорские краеведы). Оказывается, он принадлежал купцам Шумовым. А Дмитрий Чертинов толи купил его, толи жил в нем вместе с новой родней. При советской власти их выгнали из этого дома на улицу. По семейному преданию кто-то из Чертиновых после этого бежал во Францию. Почему туда? Возможная разгадка тоже пришла из Калининградской области. Оказывается, Шумовы в начале 20 века породнились с французской семьей Мерсье.
В 2018 году случилось событие, которое я тоже отношу к удивительным. Мы с женой отдыхали в Крыму, в Гаспре. Вдруг рано утром раздается звонок Владимира Чертинова, которого я уже считаю своим ессентукским братом. Оказывается, они с семьей приехали на машине в Крым за дочкой (ее муж строил Крымский мост), ну и решили пару дней покататься по полуострову. А поскольку знали, что мы тоже примерно в это время собирались в Крым, то позвонили нам. И оказалось, что мы и они, не сговариваясь, остановились в одном поселке (в Гаспре), на одной улице, в каких-нибудь 150 метрах друг от друга! Вот какой подарок преподнесла нам судьба — снова свела в одной точке. Мы провели вместе замечательный день, вечером они уехали домой на Кавказ. На прощание мы, заново породнившиеся Чертиновы, посигналили друг другу клаксонами наших машин. Это новое чудо было для нас уже чем-то самим собой разумеющимся.
В 2019-м случилось еще одно необычное происшествие. В конце февраля я по просьбе молодого краеведа из станицы Суворовской Владимира Романова прислал ему свою книгу. Он быстро ее прочитал, а вначале марта, проходя по станичному кладбищу, приметил нечто странное — большой мельничный жернов, покрытый льдом. В конце марта, когда потеплело снова пришел в это место и увидел, что рядом с жерновым лежит могильная плита Александра Чертинова (родного дяди купца Дмитрия, о котором шла речь выше). Владимир сильно удивился: сколько раз ходил там и никогда ее не видел. Он предполагает, что жернов и плиту вытолкнули наружу из земли корни кустарника. Зачем надо было помещать огромный жернов у изголовья могилы? Что это значило? Загадка пока не разгадана. Но, вообще на Кавказе (в частности у осетин) жернов клали на могилу мужчины, на котором его семья пресеклась.
Ну а еще одна, уж совсем фантастическая история с другой могильной плитой случилась в следующем 2020 году. Я до сих пор нахожусь под впечатлением от нее.
В начале августа исполнилось 100 лет со дня расстрела прапрадеда Виталия Попова. В Питере и Москве отслужили панихиды по нему. В конце августа я приехал в Североморск. Проститься с мамой, которая была при смерти. Побыл с ней несколько дней. 26 августа улетал назад. После этого должен был лететь в Архангельскую область, в Нименьгу вместе с группой волонтеров, восстанавливающих храм, в котором служил прапрадед. Зашел в комнату к маме в последний раз и в этот момент получил на электронную почту письмо. Краевед из Карелии, с которым до этого не общался года три, прислал копию документа о том, что 31 августа 1909 года там в Нименьге, в той самой церкви, в которую я собирался приехать, прапрадед Виталий Попов венчал свою дочь, мою прабабушку Августу с моим прадедом Иваном Юсовым. К тому времени я уже взял билеты на самолет до Архангельска.
Отправляться в поездку предстояло именно 31 августа. Ну а дальше началась какая-то магия событий и цифр. (Читайте текст
«Зов предков»)
Волонтеры, спасшие церковь и колокольню в Нименьге
Мои предки, что по отцовской, что по материнской линии были свободными людьми — казаками Юга и государственными (не крепостными) крестьянами Севера, многие из которых стали священниками.
Предки-казаки — это казаки Хопра, Медведицы (на кладбище станицы Малодельской Чертиновы лежат в самой старой староверческой его части) и предгорий Кавказа. Те места, где они жили, на протяжении веков были сердцем казачьих восстаний — Разина, Булавина, медведицких старообрядцев, а в Гражданскую войну — восстаний Шкуро, Фомина, Маслакова, Вакулина. Трое последних — видные красные командиры, соратники командармов Буденного и Миронова, подняли восстание против советской власти в 1921 году.
«Странное зрелище представляла моя вторая линия. Бок о бок стояли древние старики, вооруженные кремневыми ружьями, с которыми их отцы и деды завоевали Кубань у горцев и татар, а рядом — ребята и бабы с рогатинами. С тяжелым сознанием ответственности смотрел я на этих людей, доверившихся мне и поставивших теперь все на карту. Глазами, полными веры, глядели они теперь на меня. Я дал себе слово погибнуть в случае неудачи…» — так описывал Андрей Шкуро восстание трех станиц — Суворовской, Бекешевской и Боргустанской — 12 июня 1918 года. Это было восстание обреченных. Вокруг них разливалось красное море. Но они тогда смогли победить.
Я читаю эти воспоминания Шкуро и понимаю, что среди этих обреченных были люди одной крови со мной. А герой моей книги Лазарь Черный имел реального прототипа — Лазаря Чертинова, который вместе с товарищем Ефремом Буяновым до 1937 года партизанил и робингудствовал возле станицы Островской на реке Медведице. Убивал милиционеров (включая начальника районного ОГПУ), возвращал станичникам отобранных коров. А когда их окружили в сарае и подожгли, они посмотрев, куда стелется дым, выломали в той стороне в стене лаз и по дыму сбежали.
Это так здорово — приезжать куда-то и видеть вокруг людей, похожих на тебя и на твоих близких. Мчаться на машине в клубах пыли по ночной степи или сидеть в жаркий день в теплой казачьей речке, протекающей через одичавший сад, когда-то принадлежавший Чертиновым. Я записывал рассказы стариков (они уже умерли, а их рассказы остались у меня на диктофоне) о прежнем утраченном казачьем счастье, о Гражданской войне и геноциде казачества. И чувствовал кровную причастность к этому ушедшему, уничтоженному миру. Я не сразу обрел все это богатство. А теперь, обретя, очень им дорожу.
2011 год, когда я заканчивал свой роман «Воскрешение Лазаря», был для меня очень плохим. Проблемы навалились по всем фонтам. Я не понимал, природу своих несчастий, но вдруг в переписке одна знакомая журналистка, которая в свое время брала интервью у Акунина, привела его наблюдение: книга всегда оказывает влияние на автора, особенно на этапе ее завершения. И для меня сразу все объяснилось. Ведь на героя моего романа тоже обрушились несчастья, в самом конце книги он почти погиб, но все-таки сумел выжить. И как только до меня дошло, что я в реальной жизни повторяю финал моей книги, у меня тоже началось «воскрешение». Дела стали налаживаться.
Мой роман — о силе рода. О родовом теле — макроорганизме, состоящем из разных поколений одной семьи. О человеке, который ищет предков, не догадываясь, что ищет себя. Свой роман я посвятил сыну и всем Чертиновым. И вот представьте, так вышло, что работа над книгой была завершена как раз ко дню рождения сына. Я оправил рукопись по электронной почте в первое издательство. А на следующий день после дня рождения сына на меня посыпались… Чертиновы. Я получил письмо от женщины, которую раньше не знал. Благодаря которой я смог в короткий срок составить родословную казаков Чертиновых, переселенных в 18 веке с Хопра на Кавказ.
Так получилось: книга «Воскрешение Лазаря» писалась 10 лет и написалась ко дню рождения сына, а издалась к моему 50-летию — в конце марта 2014-го. Тогда же выпала мне журналистская поездка в Израиль. Помню, первым нашим местом посещения в Иерусалиме стал Гефсиманский сад. А едва ли не первой фразой гида стали слова: «Вот за этой горой Иисус воскресил Лазаря».
Эта поездка по библейским местам стала своеобразной наградой и своеобразным водоразделом. Воскресив в своей книге Лазаря Чертинова и составив целую родословную предков-казаков по отцовской линии, я начал открывать для себя материнскую линию — своих предков-священников. И хоть мама не раз просила меня ею заняться, все вышло само собой.
Накануне отлета в Израиль сестра прислала мне ссылку на интернет-книгу с родословной неизвестной мне семьи Доброхотовых-Майковых. У нас с ними оказался общий прапрадед по материнской линии — Виталий Попов. Благодаря им, я узнал что он был священником, которого расстреляли в 1920 году за то, что в 1918-м он в своей церкви в поморском селе Нименьга отслужил молебен по случаю отступления красных. Я впервые увидел фотографии прапрадеда и прапрабабушки, о которых вообще ничего не знал (знал лишь то, что в роду была какая-то Сара, но не подозревал, что это было семейное прозвище прапрабабушки Серафимы).
На обложке интернет-книги Доброхотовых-Майковых было фото двух девочек — Вали и Кати — как потом выяснится, моих четвероюродных сестер. Эта книга и дала толчок к поискам теперь уже материнской родни. Тогда в 2014 году я и подумать не мог, что через 6 лет не только познакомлюсь с этими Валей и Катей, но в год столетия со дня расстрела нашего прапрадеда Виталия Попова мы приедем в Нименьгу, в его заброшенную церковь и найдем под слоем мха могилу той самой Сары — нашей прапрабабушки Серафимы.
За эти 6 лет я совершил массу открытий. Довольно детально восстановил жизнь материнской родни. В 2015 году я узнал, что ровно 100 лет назад — в 1915-м — мой прадед Иван Юсов был в Архангельске рукоположен в священники. А его родной дядя Иоанникий ( в миру тоже Иван) Юсов был последним дореволюционным настоятелем Соловецкого монастыря. А родным дядей моей прабабушки Августы, старшим братом ее расстрелянного отца — священника Виталия Попова -оказался настоятель Лальского собора, депутат 3-й Государственной думы Алексей Попов, написавший великолепную, очень честную книгу о жизни дореволюционных священников на примере своей семьи. Нашей семьи! Описал во многих подробностях ее быт. Я подготовил сокращенный вариант этой книги «Воспоминания причетненского сына» для сайта «Вашего тайного советника». Редактировал двоюродного прапрадеда! Уникальное событие моей редакторской жизни.
Все в том же 2015 году я съездил на Соловки. И убедился, что заниматься поисками материнской родни начал удивительно вовремя. Незадолго до этого в Соловецком монастыре началась масштабная реконструкция, во время которой была найдена могила настоятеля монастыря Иоанникия Юсова. И мне было, куда к нему придти.
Но и отцовская родня никуда не пропала. В 2016 году мы провели чудесное лето в Пятигорске вместе с семьей Владимира Чертинова из Ессентуков. Помню, мы, две нашедшие друг друга семьи Чертиновых, приехали на расцветшее кувшинками озеро у подножия горы Бештау. Как только мы вышли на его берег, на озеро прилетела стая уток и сразу же направилась прямо к нам. Тут же как по команде запел хор лягушек. Такого красивого их пения я в жизни не слышал — с какими-то ультразвуковыми переливами. Утки приплыли, не попрошайничали, а просто плавали у наших ног и щипали торчащую из воду траву. Лягушки, как по команде оборвали свою песню. Мы переглянулись, понимая, необычность момента. И тут я заметил чуть возвышающийся над озером огромный металлический поклонный крест. Только потом я узнал, что озеро называется Монастырским и расположено оно у подножия не только горы Бештау, но и у подножия старейшего на Северном Кавказе мужского монастыря.
В ту же поездку я сделал открытие — нашел в Пятигорске еще одну Чертинову, про которую ни ессентукские, ни суворовские Чертиновы знать не знали. Она показала мне дом, в котором жил кто-то из наших. Прямо в центре Пятигорска возле Цветника. Я сфотографировал этот дом и разместил на сайте пятигорских краеведов — вдруг кто-нибудь что-нибудь знает? Я переснял в семейном альбоме этой нашедшейся Чертиновой старинные фото людей. Но она не знала, кто они и как их зовут. Родители ничего ей про этих забытых родственников не рассказывали. Кроме одного — Дмитрия Чертинова. Который из казаков перешел в купцы. Я смотрел на фото этих неизвестных людей в казачьей форме и думал, что возможно один из них -мой прадед. А с фотографией Дмитрия Чертинова случилась точно такая же история, какую я ранее придумал в своем романе. Там главный герой идет по следу предков, имея на руках старинное фото. Но потом оказывается, что это лишь фрагмент фотографии — на оригинале не один человек, а двое — девушка и парень — его молодой дед. Нечто подобное произошло и со мной. Я думал, что фото купца Дмитрия Чертинова (в полуовале)- одиночное. И вдруг получаю письмо от девушки из Калининградской области — потомка известных пятигорских купцов Шумовых. И фотографию. Ту же самую. Но только на ней рядом с Дмитрием Чертиновым — его молодая жена Зинаида Шумова.
Раскрылась и тайна дома (чего не смогли сделать пятигорские краеведы). Оказывается, он принадлежал купцам Шумовым. А Дмитрий Чертинов толи купил его, толи жил в нем вместе с новой родней. При советской власти их выгнали из этого дома на улицу. По семейному преданию кто-то из Чертиновых после этого бежал во Францию. Почему туда? Возможная разгадка тоже пришла из Калининградской области. Оказывается, Шумовы в начале 20 века породнились с французской семьей Мерсье.
В 2018 году случилось событие, которое я тоже отношу к удивительным. Мы с женой отдыхали в Крыму, в Гаспре. Вдруг рано утром раздается звонок Владимира Чертинова, которого я уже считаю своим ессентукским братом. Оказывается, они с семьей приехали на машине в Крым за дочкой (ее муж строил Крымский мост), ну и решили пару дней покататься по полуострову. А поскольку знали, что мы тоже примерно в это время собирались в Крым, то позвонили нам. И оказалось, что мы и они, не сговариваясь, остановились в одном поселке (в Гаспре), на одной улице, в каких-нибудь 150 метрах друг от друга! Вот какой подарок преподнесла нам судьба — снова свела в одной точке. Мы провели вместе замечательный день, вечером они уехали домой на Кавказ. На прощание мы, заново породнившиеся Чертиновы, посигналили друг другу клаксонами наших машин. Это новое чудо было для нас уже чем-то самим собой разумеющимся.
В 2019-м случилось еще одно необычное происшествие. В конце февраля я по просьбе молодого краеведа из станицы Суворовской Владимира Романова прислал ему свою книгу. Он быстро ее прочитал, а вначале марта, проходя по станичному кладбищу, приметил нечто странное — большой мельничный жернов, покрытый льдом. В конце марта, когда потеплело снова пришел в это место и увидел, что рядом с жерновым лежит могильная плита Александра Чертинова (родного дяди купца Дмитрия, о котором шла речь выше). Владимир сильно удивился: сколько раз ходил там и никогда ее не видел. Он предполагает, что жернов и плиту вытолкнули наружу из земли корни кустарника. Зачем надо было помещать огромный жернов у изголовья могилы? Что это значило? Загадка пока не разгадана. Но, вообще на Кавказе (в частности у осетин) жернов клали на могилу мужчины, на котором его семья пресеклась.
Ну а еще одна, уж совсем фантастическая история с другой могильной плитой случилась в следующем 2020 году. Я до сих пор нахожусь под впечатлением от нее.
В начале августа исполнилось 100 лет со дня расстрела прапрадеда Виталия Попова. В Питере и Москве отслужили панихиды по нему. В конце августа я приехал в Североморск. Проститься с мамой, которая была при смерти. Побыл с ней несколько дней. 26 августа улетал назад. После этого должен был лететь в Архангельскую область, в Нименьгу вместе с группой волонтеров, восстанавливающих храм, в котором служил прапрадед. Зашел в комнату к маме в последний раз и в этот момент получил на электронную почту письмо. Краевед из Карелии, с которым до этого не общался года три, прислал копию документа о том, что 31 августа 1909 года там в Нименьге, в той самой церкви, в которую я собирался приехать, прапрадед Виталий Попов венчал свою дочь, мою прабабушку Августу с моим прадедом Иваном Юсовым. К тому времени я уже взял билеты на самолет до Архангельска.
Отправляться в поездку предстояло именно 31 августа. Ну а дальше началась какая-то магия событий и цифр. (Читайте текст
«Зов предков»)