Мне часто везло на коллег. Довелось пересечься со многими. Но выделить хочу нескольких. С кем-то работал в одной связке, кто-то был моим автором, но запомнился в силу каких-то причин. О ком-то расскажу, кого-то даже доводилось интервьюировать, ну а за некоторых лучше всего расскажут их тексты.
Раздел будет пополняться
Галя не раз говорила, что не является моим учителем. Дескать, я самоучка, а она в меня почти ничего и не вкладывала. Но, тем не менее, я считаю ее своей учительницей. И даже помню ее первый урок. Увидев в моем тексте фразу, которая начиналась со слов «Надо сказать…», она тут же заметила: «Если надо сказать, так говорите». С тех пор я не употребляю подобных вводных конструкций. И, как учила Галя, просто говорю — начинаю предложение без них. Было много других уроков, и даже помощи. Например, едва только начав работать в моей первой газете «Смене», в Галином отделе рабочей и сельской молодежи, я в перерывах между поездками на заводы и в комсомольско-молодежные бригады написал свой первый большой и серьезный текст об одном старике, который прошел через войны, тюрьмы и лагеря. Сдал его Гале. А она как-то не спешила его читать. Наверное месяца полтора он у нее отлеживался. Я обижался. Но зато потом она не только выдала его в лучшем виде, но и придумала классный заголовок «Без вести живущий». И я сразу же ей эти полтора месяца простил. Она отправила меня в мои первые командировки на войну (Приднестровье, Кавказ), где я получил хорошие уроки не только журналистики, но и жизни. Ее идеей было отправить меня посидеть неделю на зоне. Всеми этими вехами в моей профессиональной судьбе я сегодня горжусь.
А еще благодаря Гале Леонтьевой я смог в 1990 году вернуться в большую журналистику после того, как неудачно сходил поработать в «Ленинградскую правду» и полгода трудился простым рабочим в типографии. Вернулся в «Смену», которая находилась тогда, при Гале-главном редакторе, на пике своей популярности и своих тиражей. Для меня это был настоящий прорыв в журналистику, определивший мою судьбу. Спасибо тебе, Галя за то, что ты относилась ко мне с терпением, не давила, не напрягала. Создала все возможности для свободы творчества. Можно даже сказать, при тебе я узнал, что такое свобода слова.
Потом наши пути то сходились, то расходились. Но даже, когда мы не работали вместе, поддерживали отношения. Например, когда я был редактором питерской «Комсомолки», а она — питерского «МК», мы — прямые конкуренты — довольно часто встречались. Пили пиво. Как сейчас помню, в «Баскет-баре» на Разъезжей улице. И не случайно, когда мы снова оказались в одном медиа-холдинге — Агентстве журналистских расследований (на этот раз уже я был редактором «МК в Питере», а она — газеты «Ваш тайный советник»), и Галя отмечала свой юбилей, я сходил в кафешку, которая размещалась на месте бывшего «Баскет-бара») и принес ей оттуда ей подарок — кружку пива в память о тех наших встречах.
Галя — настоящая женщина-журналист. С ярко выраженным женским эмоциональным письмом. Она и человек очень эмоциональный. Женщина-овен. Ее день рождения — на два дня раньше чем мой. Она начинала встречать весну в декабре. Радоваться ее приближению сразу после того, как день переставал уменьшаться и начинал прибывать.
На ее долю выпало много испытаний — страшный аварий, болезней, профессиональных интриг. Она была первым выборным редактором «Смены». И после того, как ее в результате острой внутриредакционной борьбы, можно даже сказать войны, в 1992 году не выбрали, она в отличие от некоторых соратников не уволилась из редакции, а осталась на должности завотдела. Потерпевшая поражение — среди победителей. Но не побежденная. Она не раз поднималась из карьерных руин. Подчиняла свои эмоции своей профессии. Потому что журналистика была ее главным делом — смыслом всей жизни.
Так вышло, что мы в ноябре 1987-го в один день с Сергеем пришли на работу в отдел рабочей и сельской молодежи газеты «Смена». Правда, я пришел с улицы, а он с верхнего этажа того же здания Лениздата — до этого работал, кажется, выпускающим, в цеху. А в марте 1988-го написали совместный материал про лимитчиков «Уйдет из города любовь», который стал в том году лучшим по итогам внутреннего голосования журналистов «Смены», а потом занял и второе место и на общегородском журналистском конкурсе (предшественнике нынешнего «Золотого пера», только номинация в то время была одна единственная, а не с десяток, как сегодня), пропустив вперед только телепрограмму «Музыкальный ринг». Текст состоял из двух частей — лирической и аналитической. Я писал первую, сочинял историю судьбы героини — лимитчицы Любы, а Серега анализировал ситуацию с лимитом. Так мы и пошли дальше в профессии. Он специализировался на так называемой белой, серьезной журналистике, а я на желтой, где правят эмоции, и на главном месте — человек. Судьба то сводила, то разводила нас. В 1990-м, когда я снова вернулся в «Смену» после неудачного похода в «Ленинградскую правду» и последующей работы в типографии на лимитной должности зарядчика бумаги, Сергей уже был заместителем главного редактора «Смены». После всяких внутренних катаклизмов в 1992-м уже я стал замом, а он из газеты ушел. Потом вернулся и после очередного катаклизма в феврале 1994-го ее возглавил.
В 2001-м мы снова пересеклись. Я, будучи редактором отдела региональных приложений «Известий», пригласил Сергея возглавить питерскую редакцию. И он в кои-то веки сделал питерскую вкладку читабельной. Но, как выяснилось, в таком качестве она никому была не нужна. И в 2002-м мы оба покинули свои посты (см. по ссылке) в результате слаженных действий питерских интриганов со связями и московских начальников-сыкунов.
Ну а в 2008-м судьба опять нас свела. Теперь в составе Агентства журналистских расследований. Наш «МК» в Питере» и возглавляемый Сергеем журнал «Город812» 12 лет были добрыми соседями — сидели в одном офисе на улице Правды. Отмечали совместно государственные праздники и дни рожденья. А наши журналисты время от времени по-соседски даже что-то писали друг другу.
Придя в газету «Смену» , Андрей сразу ярко заявил о себе. Можно сказать, именно с него в газете началась криминальная журналистика. Да и не только в газете. На какое-то время он стал летописцем наступивших смутных бандитских времен для всей нашей страны. И в общем-то, благодаря знанию этих новых реалий, сделал успешную журналистскую и писательскую карьеру. Удачно и вовремя перешел от журналистики к литературе. Очень вовремя стал создавать Агентство журналистских расследований, в недрах которого вовремя родилась интернет-газета Фонтанка.ру. И в литературе, и в медиаменеджменте, и в жизни как человек Андрей состоялся. Одно из его важных достоинств — умение добиваться своего и располагать к себе. Я вот, например, говорю хуже чем пишу. А он — блестящий рассказчик и даже оратор. Почти анекдотичная ситуация вышла, когда он и Саша Горшков брали у меня интервью о моей книге для Фонтанки.ру. Я такого им наговорил, что публиковать это было никак невозможно. В результате сам же взялся причесать свой поток сознания, они не возражали.
Я тоже брал у него интервью. И не раз. Например, вот такое.
В «Смене» мы довольно тесно общались. Я, будучи замредактора, как бы курировал криминальный отдел, который Андрей возглавлял. Это был в чем-то прообраз будущего агентства расследований. Помню, как-то ему в голову пришла мысль — оборудовать в кабинете складные… нары. Многие усмехались над этой затеей, считали ее блажью. Но он и тут своего добился — нары ему оборудовали.
Константинов считает, что это я предложил название «Бандитский Петербург» для его серии статей, которые потом вылились в одноименную книгу и сериал, а он предлагал «Петербург бандитский». Я же считаю, что это миф, и все было наоборот. Правда, точно уже не помню, как все было, а его не переубедить в этом вопросе. Он свою версию даже на творческих встречах рассказывает. Но за такой своеобразный пиар ему, конечно, спасибо.
У нас был период размолвки. Они вместе с Михаилом Ивановым внезапно покинули «Смену» и перешли в «Комсомолку», сильно ослабив наш криминальный отдел. Я считал, что могли бы меня и заранее предупредить. Но с другой стороны, сам потом пошел по той же дорожке, которую они для меня проторили.
Ну а так, Андрей Константинов, конечно, сделал мне много хорошего. Еще в «Смене» после нескольких моих командировок на Кавказ, свел меня с преподавателями Восточного факультета Петербургского университета (который и сам заканчивал). И они, можно сказать, давали мне частные уроки на дому, да и в сам университет я к ним ездил на лекции. Эти востоковеды «поставили мне оптику» — раскрыли глаза на многие вещи.
Я участвовал в разных проектах Агентства журналистских расследований — начиная от газеты «МК» в Питере», которую АЖУР издавал по франшизе, и заканчивая историческим журналом «Ваш тайный советник». И это было хорошее время, и очень хорошая школа.
Константинов помог «протолкнуть» мою книгу в издательство (не секрет ведь, что пробиться с нуля в издательство в наши дни очень трудно — там сотрудники тонут в рукописях и не успевают их толком прочесть). Причем делал это искренне, потому что она ему понравилась. У Андрея довольно строгий литературный вкус, так что его оценка моего романа для меня много значит. Потом, уже после того, как книга была издана и даже получила какую-то литературную премию, главный редактор издательства удивлялся: «Неужели ты нам присылал рукопись и мы отказали? Как мы могли?» Да, так и было. Константинов помог извлечь рукопись из-под спуда — воскресить «Воскрешение Лазаря» в отдельно взятом издательстве.
Главными достоинствами Андрея, помимо творческих, я считаю высокую эрудированность (он успевает много чего читать и смотреть — особенно по истории) и высокую редко встречающуюся в наше время степень надежности. Он может быть очень человечным — помогать людям, поддерживать их в болезнях и горестях, тратить на них свои немалые личные деньги. Но и очень жестким, холодным тоже умеет быть. Ну а мне еще всегда импонировали его не квасной, не стадный, а глубоко осмысленный и, подозреваю, выстраданный патриотизм и приверженность здоровым журналистским принципам нашей молодости, которые в последние годы попираются сплошь и рядом.
«Смена» одной из первых в России, да и, пожалуй, в СССР стала использовать карикатуры в начале 1990-х годов, как постоянный элемент первой полосы. Это стало фишкой. А ее автором Виктор Богорад. Позднее, когда я работал в питерской «Комсомолке», тоже плотно взаимодействовал с ним. По телефону говорил, о чем текст, а уже через полчаса получал от Богорада картинку. Чаще всего не просто смешную, а зубодробительную. А еще мы ввели там специальную рубрику под него Memento mori. Позднее, когда работал в центральных «Известиях», заказал ему целую подборку карикатур к юбилею газеты. Витя, конечно, великий мастер карикатуры. Хотя его самого всегда тянуло нарисовать что-то вовсе не смешное, а серьезное, философское. Но да простит он меня, я все-таки отдаю предпочтение его «веселым картинкам».
Дмитрий — один из лучших российских военных корреспондентов. У него — хорошее жесткое мужское письмо. А его жизнь — иллюстрация пословицы «не знаешь, где найдешь, где потеряешь». Когда в 2000-м году я уже дорабатывал шеф-редактором в питерской «Комсомолке», он стал собкором газеты по Петербургу. В 2001-м занял мое место, но не прижился в редакции. Такая уж в тот момент в питерской «Комсомолке» установилась атмосфера. Подобно мне, он вынужден был «эмигрировать» в Москву. На свое счастье. Хотя, уезжал, наверняка, с тяжелым сердцем. В Москве Дима и раскрылся, как военный корреспондент «Комсомолки». Но не сразу. Поначалу в центральной КП у него тоже не все клеилось. И даже рассматривался вариант его возможного возвращения в Петербург в качестве редактора местного приложения «Известий». Помню, я свел его с Купером (шеф-редактором «Известий» Александром Куприяновым), переговоры прошли успешно. Дмитрий взял пару дней на раздумье. Но остался в КП. Руководство «Комсомолки», узнав о намечавшемся переходе, предложило ему какие-то другие, более выгодные условия. И слава Богу! Дмитрий стал тем, кем он стал. После этого мы еще контачили периодически. В частности, помню, он пару раз очень выручал меня в историях с сыном. Однажды тот, будучи на выезде фанатов «Зенита», попал в неприятную историю и на время пропал с радаров в Москве. Помню, мне нужно было узнать, не случилось ли с ним какой-то беды. Я обратился к коллегам из «Московского комсомольца» (сам работал в то время в «МК» в Питере») и в «Комсомолку» к Диме. Он помог с информацией, а эмкашники — не смогли. Ну и еще оказалось, что мы с Дмитрием — земляки. И Стешины, и Чертины (Чертиновы) фигурируют в документах в одной и той же станице Березовской на реке Медведице. Но это выяснилось уже через много лет после нашего знакомства.
Дать ссылку на мое интервью с ними в подборке коллеги папки Мой сайт
С Феликсом я общался немного, но это было очень важное для меня общение, о котором остались сильные воспоминания. В 1990-м году мы с ним встретились и провели несколько дней в Приднестровье. Это была моя первая горячая точка, а за плечами Феликса уже был Карабах. На войне, особенно в первый раз, ты еще не знаешь, как правильно себя вести. Наряду с естественным для любого человека страхом перед возможной смертью есть и другой страх — не выглядеть трусом в чьих-то глазах. Второй страх нередко оказывается сильнее первого. И он же является причиной попадания в совершенно ненужные глупые опасные ситуации. Но это понимаешь со временем. Так вот в Приднестровье я чуть было не попал в такую ситуацию — едва не пошел с незнакомыми вооруженными криминального вида людьми на некую силовую агрессивную акцию. Мы познакомились с ними в кафе — вместе выпили пива. Они предложили мне, как журналисту, вместе с ними кое в чем поучаствовать. Когда эти люди на минуту отлучились, Феликс просто набросился на меня: «Ты что, Ильич! (он так называл меня из-за расшифровки моего имени Владлен — Владимир Ленин) Ты их знаешь? Это может очень плохо закончиться». И я никуда не пошел. И сегодня благодарен Феликсу, что он меня тогда удержал. Позже мы вместе с ним были в гостях у молдавского экстремиста Илие Илашку (мое интервью с ним «Я выполняю грязную работу», как потом признавался лидер их Народного фронта, принесло им больше всего вреда — скоро выставлю это интервью на сайте). Вместе ездили в Кишинев. Там у нас была незабываемая случайная встреча «на троих» — встретились журналисты трех комсомольско-молодежных газет — Питера, Киева и Кишинева — и оплакивали старые добрые времена, когда мы еще делали общее дело, и наше уходящее братство. От «Молодежи Молдавии» (редакцию этой газеты националисты — соратники Илашку — тогда только сожгли) был главный редактор. Он подарил нам с Феликсом на память книги из редакционной библиотеки. Мне достался пропахший огнем с сажей на обложке томик Цветаевой, Феликсу — «Мастер и Маргарита». Потом мы с ним чуть не опоздали на самолет до Питера. Бежали до самолета, причем далеко, по летному полю аэропорта Одессы. Но самое сильное впечатление оставил другой эпизод. Феликс, рассказывая о своей поездке на войну в Карабах, произнес странную фразу: «Удивительная у нас все-таки профессия. Ты на войне, вокруг летают пули, а в тебя не попадают».
В 1995 году Феликс Титов пропал без вести в самом начале первой чеченской войны вместе с Максимом Шабалиным. Пули в него все-таки попали.
А я для себя тогда вывел еще один урок. Я считаю (и не раз в этом убеждался), журналист и любой другой человек не должен произносить вслух некоторые мысли о своей жизни и судьбе.
Мне часто везло на коллег. Довелось пересечься со многими. Но выделить хочу нескольких. С кем-то работал в одной связке, кто-то был моим автором, но запомнился в силу каких-то причин. О ком-то расскажу, кого-то даже доводилось интервьюировать, ну а за некоторых лучше всего расскажут их тексты.
Раздел будет пополняться
Галя не раз говорила, что не является моим учителем. Дескать, я самоучка, а она в меня почти ничего и не вкладывала. Но, тем не менее, я считаю ее своей учительницей. И даже помню ее первый урок. Увидев в моем тексте фразу, которая начиналась со слов «Надо сказать…», она тут же заметила: «Если надо сказать, так говорите». С тех пор я не употребляю подобных вводных конструкций. И, как учила Галя, просто говорю — начинаю предложение без них. Было много других уроков, и даже помощи. Например, едва только начав работать в моей первой газете «Смене», в Галином отделе рабочей и сельской молодежи, я в перерывах между поездками на заводы и в комсомольско-молодежные бригады написал свой первый большой и серьезный текст об одном старике, который прошел через войны, тюрьмы и лагеря. Сдал его Гале. А она как-то не спешила его читать. Наверное месяца полтора он у нее отлеживался. Я обижался. Но зато потом она не только выдала его в лучшем виде, но и придумала классный заголовок «Без вести живущий». И я сразу же ей эти полтора месяца простил. Она отправила меня в мои первые командировки на войну (Приднестровье, Кавказ), где я получил хорошие уроки не только журналистики, но и жизни. Ее идеей было отправить меня посидеть неделю на зоне. Всеми этими вехами в моей профессиональной судьбе я сегодня горжусь.
А еще благодаря Гале Леонтьевой я смог в 1990 году вернуться в большую журналистику после того, как неудачно сходил поработать в «Ленинградскую правду» и полгода трудился простым рабочим в типографии. Вернулся в «Смену», которая находилась тогда, при Гале-главном редакторе, на пике своей популярности и своих тиражей. Для меня это был настоящий прорыв в журналистику, определивший мою судьбу. Спасибо тебе, Галя за то, что ты относилась ко мне с терпением, не давила, не напрягала. Создала все возможности для свободы творчества. Можно даже сказать, при тебе я узнал, что такое свобода слова.
Потом наши пути то сходились, то расходились. Но даже, когда мы не работали вместе, поддерживали отношения. Например, когда я был редактором питерской «Комсомолки», а она — питерского «МК», мы — прямые конкуренты — довольно часто встречались. Пили пиво. Как сейчас помню, в «Баскет-баре» на Разъезжей улице. И не случайно, когда мы снова оказались в одном медиа-холдинге — Агентстве журналистских расследований (на этот раз уже я был редактором «МК в Питере», а она — газеты «Ваш тайный советник»), и Галя отмечала свой юбилей, я сходил в кафешку, которая размещалась на месте бывшего «Баскет-бара») и принес ей оттуда ей подарок — кружку пива в память о тех наших встречах.
Галя — настоящая женщина-журналист. С ярко выраженным женским эмоциональным письмом. Она и человек очень эмоциональный. Женщина-овен. Ее день рождения — на два дня раньше чем мой. Она начинала встречать весну в декабре. Радоваться ее приближению сразу после того, как день переставал уменьшаться и начинал прибывать.
На ее долю выпало много испытаний — страшный аварий, болезней, профессиональных интриг. Она была первым выборным редактором «Смены». И после того, как ее в результате острой внутриредакционной борьбы, можно даже сказать войны, в 1992 году не выбрали, она в отличие от некоторых соратников не уволилась из редакции, а осталась на должности завотдела. Потерпевшая поражение — среди победителей. Но не побежденная. Она не раз поднималась из карьерных руин. Подчиняла свои эмоции своей профессии. Потому что журналистика была ее главным делом — смыслом всей жизни.
Так вышло, что мы в ноябре 1987-го в один день с Сергеем пришли на работу в отдел рабочей и сельской молодежи газеты «Смена». Правда, я пришел с улицы, а он с верхнего этажа того же здания Лениздата — до этого работал, кажется, выпускающим, в цеху. А в марте 1988-го написали совместный материал про лимитчиков «Уйдет из города любовь», который стал в том году лучшим по итогам внутреннего голосования журналистов «Смены», а потом занял и второе место и на общегородском журналистском конкурсе (предшественнике нынешнего «Золотого пера», только номинация в то время была одна единственная, а не с десяток, как сегодня), пропустив вперед только телепрограмму «Музыкальный ринг». Текст состоял из двух частей — лирической и аналитической. Я писал первую, сочинял историю судьбы героини — лимитчицы Любы, а Серега анализировал ситуацию с лимитом. Так мы и пошли дальше в профессии. Он специализировался на так называемой белой, серьезной журналистике, а я на желтой, где правят эмоции, и на главном месте — человек. Судьба то сводила, то разводила нас. В 1990-м, когда я снова вернулся в «Смену» после неудачного похода в «Ленинградскую правду» и последующей работы в типографии на лимитной должности зарядчика бумаги, Сергей уже был заместителем главного редактора «Смены». После всяких внутренних катаклизмов в 1992-м уже я стал замом, а он из газеты ушел. Потом вернулся и после очередного катаклизма в феврале 1994-го ее возглавил.
В 2001-м мы снова пересеклись. Я, будучи редактором отдела региональных приложений «Известий», пригласил Сергея возглавить питерскую редакцию. И он в кои-то веки сделал питерскую вкладку читабельной. Но, как выяснилось, в таком качестве она никому была не нужна. И в 2002-м мы оба покинули свои посты (см. по ссылке) в результате слаженных действий питерских интриганов со связями и московских начальников-сыкунов.
Ну а в 2008-м судьба опять нас свела. Теперь в составе Агентства журналистских расследований. Наш «МК» в Питере» и возглавляемый Сергеем журнал «Город812» 12 лет были добрыми соседями — сидели в одном офисе на улице Правды. Отмечали совместно государственные праздники и дни рожденья. А наши журналисты время от времени по-соседски даже что-то писали друг другу.
Придя в газету «Смену», Андрей сразу ярко заявил о себе. Можно сказать, именно с него в газете началась криминальная журналистика. Да и не только в газете. На какое-то время он стал летописцем наступивших смутных бандитских времен для всей нашей страны. И в общем-то, благодаря знанию этих новых реалий, сделал успешную журналистскую и писательскую карьеру. Удачно и вовремя перешел от журналистики к литературе. Очень вовремя стал создавать Агентство журналистских расследований, в недрах которого вовремя родилась интернет-газета Фонтанка.ру. И в литературе, и в медиаменеджменте, и в жизни как человек Андрей состоялся. Одно из его важных достоинств — умение добиваться своего и располагать к себе. Я вот, например, говорю хуже чем пишу. А он — блестящий рассказчик и даже оратор. Почти анекдотичная ситуация вышла, когда он и Саша Горшков брали у меня интервью о моей книге для Фонтанки.ру. Я такого им наговорил, что публиковать это было никак невозможно. В результате сам же взялся причесать свой поток сознания, они не возражали.
Я тоже брал у него интервью. И не раз. Например, вот такое.
В «Смене» мы довольно тесно общались. Я, будучи замредактора, как бы курировал криминальный отдел, который Андрей возглавлял. Это был в чем-то прообраз будущего агентства расследований. Помню, как-то ему в голову пришла мысль — оборудовать в кабинете складные… нары. Многие усмехались над этой затеей, считали ее блажью. Но он и тут своего добился — нары ему оборудовали.
Константинов считает, что это я предложил название «Бандитский Петербург» для его серии статей, которые потом вылились в одноименную книгу и сериал, а он предлагал «Петербург бандитский». Я же считаю, что это миф, и все было наоборот. Правда, точно уже не помню, как все было, а его не переубедить в этом вопросе. Он свою версию даже на творческих встречах рассказывает. Но за такой своеобразный пиар ему, конечно, спасибо.
У нас был период размолвки. Они вместе с Михаилом Ивановым внезапно покинули «Смену» и перешли в «Комсомолку», сильно ослабив наш криминальный отдел. Я считал, что могли бы меня и заранее предупредить. Но с другой стороны, сам потом пошел по той же дорожке, которую они для меня проторили.
Ну а так, Андрей Константинов, конечно, сделал мне много хорошего. Еще в «Смене» после нескольких моих командировок на Кавказ, свел меня с преподавателями Восточного факультета Петербургского университета (который и сам заканчивал). И они, можно сказать, давали мне частные уроки на дому, да и в сам университет я к ним ездил на лекции. Эти востоковеды «поставили мне оптику» — раскрыли глаза на многие вещи.
Я участвовал в разных проектах Агентства журналистских расследований — начиная от газеты «МК» в Питере», которую АЖУР издавал по франшизе, и заканчивая историческим журналом «Ваш тайный советник». И это было хорошее время, и очень хорошая школа.
Константинов помог «протолкнуть» мою книгу в издательство (не секрет ведь, что пробиться с нуля в издательство в наши дни очень трудно — там сотрудники тонут в рукописях и не успевают их толком прочесть). Причем делал это искренне, потому что она ему понравилась. У Андрея довольно строгий литературный вкус, так что его оценка моего романа для меня много значит. Потом, уже после того, как книга была издана и даже получила какую-то литературную премию, главный редактор издательства удивлялся: «Неужели ты нам присылал рукопись и мы отказали? Как мы могли?» Да, так и было. Константинов помог извлечь рукопись из-под спуда — воскресить «Воскрешение Лазаря» в отдельно взятом издательстве.
Главными достоинствами Андрея, помимо творческих, я считаю высокую эрудированность (он успевает много чего читать и смотреть — особенно по истории) и высокую редко встречающуюся в наше время степень надежности. Он может быть очень человечным — помогать людям, поддерживать их в болезнях и горестях, тратить на них свои немалые личные деньги. Но и очень жестким, холодным тоже умеет быть. Ну а мне еще всегда импонировали его не квасной, не стадный, а глубоко осмысленный и, подозреваю, выстраданный патриотизм и приверженность здоровым журналистским принципам нашей молодости, которые в последние годы попираются сплошь и рядом.
«Смена» одной из первых в России, да и, пожалуй, в СССР стала использовать карикатуры в начале 1990-х годов, как постоянный элемент первой полосы. Это стало фишкой. А ее автором Виктор Богорад. Позднее, когда я работал в питерской «Комсомолке», тоже плотно взаимодействовал с ним. По телефону говорил, о чем текст, а уже через полчаса получал от Богорада картинку. Чаще всего не просто смешную, а зубодробительную. А еще мы ввели там специальную рубрику под него Memento mori. Позднее, когда работал в центральных «Известиях», заказал ему целую подборку карикатур к юбилею газеты. Витя, конечно, великий мастер карикатуры. Хотя его самого всегда тянуло нарисовать что-то вовсе не смешное, а серьезное, философское. Но да простит он меня, я все-таки отдаю предпочтение его «веселым картинкам».
Дмитрий — один из лучших российских военных корреспондентов. У него — хорошее жесткое мужское письмо. А его жизнь — иллюстрация пословицы «не знаешь, где найдешь, где потеряешь». Когда в 2000-м году я уже дорабатывал шеф-редактором в питерской «Комсомолке», он стал собкором газеты по Петербургу. В 2001-м занял мое место, но не прижился в редакции. Такая уж в тот момент в питерской «Комсомолке» установилась атмосфера. Подобно мне, он вынужден был «эмигрировать» в Москву. На свое счастье. Хотя, уезжал, наверняка, с тяжелым сердцем. В Москве Дима и раскрылся, как военный корреспондент «Комсомолки». Но не сразу. Поначалу в центральной КП у него тоже не все клеилось. И даже рассматривался вариант его возможного возвращения в Петербург в качестве редактора местного приложения «Известий». Помню, я свел его с Купером (шеф-редактором «Известий» Александром Куприяновым), переговоры прошли успешно. Дмитрий взял пару дней на раздумье. Но остался в КП. Руководство «Комсомолки», узнав о намечавшемся переходе, предложило ему какие-то другие, более выгодные условия. И слава Богу! Дмитрий стал тем, кем он стал. После этого мы еще контачили периодически. В частности, помню, он пару раз очень выручал меня в историях с сыном. Однажды тот, будучи на выезде фанатов «Зенита», попал в неприятную историю и на время пропал с радаров в Москве. Помню, мне нужно было узнать, не случилось ли с ним какой-то беды. Я обратился к коллегам из «Московского комсомольца» (сам работал в то время в «МК» в Питере») и в «Комсомолку» к Диме. Он помог с информацией, а эмкашники — не смогли. Ну и еще оказалось, что мы с Дмитрием — земляки. И Стешины, и Чертины (Чертиновы) фигурируют в документах в одной и той же станице Березовской на реке Медведице. Но это выяснилось уже через много лет после нашего знакомства.
Дать ссылку на мое интервью с ними в подборке коллеги папки Мой сайт
С Феликсом я общался немного, но это было очень важное для меня общение, о котором остались сильные воспоминания. В 1990-м году мы с ним встретились и провели несколько дней в Приднестровье. Это была моя первая горячая точка, а за плечами Феликса уже был Карабах. На войне, особенно в первый раз, ты еще не знаешь, как правильно себя вести. Наряду с естественным для любого человека страхом перед возможной смертью есть и другой страх — не выглядеть трусом в чьих-то глазах. Второй страх нередко оказывается сильнее первого. И он же является причиной попадания в совершенно ненужные глупые опасные ситуации. Но это понимаешь со временем. Так вот в Приднестровье я чуть было не попал в такую ситуацию — едва не пошел с незнакомыми вооруженными криминального вида людьми на некую силовую агрессивную акцию. Мы познакомились с ними в кафе — вместе выпили пива. Они предложили мне, как журналисту, вместе с ними кое в чем поучаствовать. Когда эти люди на минуту отлучились, Феликс просто набросился на меня: «Ты что, Ильич! (он так называл меня из-за расшифровки моего имени Владлен — Владимир Ленин) Ты их знаешь? Это может очень плохо закончиться». И я никуда не пошел. И сегодня благодарен Феликсу, что он меня тогда удержал. Позже мы вместе с ним были в гостях у молдавского экстремиста Илие Илашку (мое интервью с ним «Я выполняю грязную работу», как потом признавался лидер их Народного фронта, принесло им больше всего вреда — скоро выставлю это интервью на сайте). Вместе ездили в Кишинев. Там у нас была незабываемая случайная встреча «на троих» — встретились журналисты трех комсомольско-молодежных газет — Питера, Киева и Кишинева — и оплакивали старые добрые времена, когда мы еще делали общее дело, и наше уходящее братство. От «Молодежи Молдавии» (редакцию этой газеты националисты — соратники Илашку — тогда только сожгли) был главный редактор. Он подарил нам с Феликсом на память книги из редакционной библиотеки. Мне достался пропахший огнем с сажей на обложке томик Цветаевой, Феликсу — «Мастер и Маргарита». Потом мы с ним чуть не опоздали на самолет до Питера. Бежали до самолета, причем далеко, по летному полю аэропорта Одессы. Но самое сильное впечатление оставил другой эпизод. Феликс, рассказывая о своей поездке на войну в Карабах, произнес странную фразу: «Удивительная у нас все-таки профессия. Ты на войне, вокруг летают пули, а в тебя не попадают».
В 1995 году Феликс Титов пропал без вести в самом начале первой чеченской войны вместе с Максимом Шабалиным. Пули в него все-таки попали.
А я для себя тогда вывел еще один урок. Я считаю (и не раз в этом убеждался), журналист и любой другой человек не должен произносить вслух некоторые мысли о своей жизни и судьбе.
Мне часто везло на коллег. Довелось пересечься со многими. Но выделить хочу нескольких. С кем-то работал в одной связке, кто-то был моим автором, но запомнился в силу каких-то причин. О ком-то расскажу, кого-то даже доводилось интервьюировать, ну а за некоторых лучше всего расскажут их тексты.
Раздел будет пополняться
Галя не раз говорила, что не является моим учителем. Дескать, я самоучка, а она в меня почти ничего и не вкладывала. Но, тем не менее, я считаю ее своей учительницей. И даже помню ее первый урок. Увидев в моем тексте фразу, которая начиналась со слов «Надо сказать…», она тут же заметила: «Если надо сказать, так говорите». С тех пор я не употребляю подобных вводных конструкций. И, как учила Галя, просто говорю — начинаю предложение без них. Было много других уроков, и даже помощи. Например, едва только начав работать в моей первой газете «Смене», в Галином отделе рабочей и сельской молодежи, я в перерывах между поездками на заводы и в комсомольско-молодежные бригады написал свой первый большой и серьезный текст об одном старике, который прошел через войны, тюрьмы и лагеря. Сдал его Гале. А она как-то не спешила его читать. Наверное месяца полтора он у нее отлеживался. Я обижался. Но зато потом она не только выдала его в лучшем виде, но и придумала классный заголовок «Без вести живущий». И я сразу же ей эти полтора месяца простил. Она отправила меня в мои первые командировки на войну (Приднестровье, Кавказ), где я получил хорошие уроки не только журналистики, но и жизни. Ее идеей было отправить меня посидеть неделю на зоне. Всеми этими вехами в моей профессиональной судьбе я сегодня горжусь.
А еще благодаря Гале Леонтьевой я смог в 1990 году вернуться в большую журналистику после того, как неудачно сходил поработать в «Ленинградскую правду» и полгода трудился простым рабочим в типографии. Вернулся в «Смену», которая находилась тогда, при Гале-главном редакторе, на пике своей популярности и своих тиражей. Для меня это был настоящий прорыв в журналистику, определивший мою судьбу. Спасибо тебе, Галя за то, что ты относилась ко мне с терпением, не давила, не напрягала. Создала все возможности для свободы творчества. Можно даже сказать, при тебе я узнал, что такое свобода слова.
Потом наши пути то сходились, то расходились. Но даже, когда мы не работали вместе, поддерживали отношения. Например, когда я был редактором питерской «Комсомолки», а она — питерского «МК», мы — прямые конкуренты — довольно часто встречались. Пили пиво. Как сейчас помню, в «Баскет-баре» на Разъезжей улице. И не случайно, когда мы снова оказались в одном медиа-холдинге — Агентстве журналистских расследований (на этот раз уже я был редактором «МК в Питере», а она — газеты «Ваш тайный советник»), и Галя отмечала свой юбилей, я сходил в кафешку, которая размещалась на месте бывшего «Баскет-бара») и принес ей оттуда ей подарок — кружку пива в память о тех наших встречах.
Галя — настоящая женщина-журналист. С ярко выраженным женским эмоциональным письмом. Она и человек очень эмоциональный. Женщина-овен. Ее день рождения — на два дня раньше чем мой. Она начинала встречать весну в декабре. Радоваться ее приближению сразу после того, как день переставал уменьшаться и начинал прибывать.
На ее долю выпало много испытаний — страшный аварий, болезней, профессиональных интриг. Она была первым выборным редактором «Смены». И после того, как ее в результате острой внутриредакционной борьбы, можно даже сказать войны, в 1992 году не выбрали, она в отличие от некоторых соратников не уволилась из редакции, а осталась на должности завотдела. Потерпевшая поражение — среди победителей. Но не побежденная. Она не раз поднималась из карьерных руин. Подчиняла свои эмоции своей профессии. Потому что журналистика была ее главным делом — смыслом всей жизни.
Так вышло, что мы в ноябре 1987-го в один день с Сергеем пришли на работу в отдел рабочей и сельской молодежи газеты «Смена». Правда, я пришел с улицы, а он с верхнего этажа того же здания Лениздата — до этого работал, кажется, выпускающим, в цеху. А в марте 1988-го написали совместный материал про лимитчиков «Уйдет из города любовь», который стал в том году лучшим по итогам внутреннего голосования журналистов «Смены», а потом занял и второе место и на общегородском журналистском конкурсе (предшественнике нынешнего «Золотого пера», только номинация в то время была одна единственная, а не с десяток, как сегодня), пропустив вперед только телепрограмму «Музыкальный ринг». Текст состоял из двух частей — лирической и аналитической. Я писал первую, сочинял историю судьбы героини — лимитчицы Любы, а Серега анализировал ситуацию с лимитом. Так мы и пошли дальше в профессии. Он специализировался на так называемой белой, серьезной журналистике, а я на желтой, где правят эмоции, и на главном месте — человек. Судьба то сводила, то разводила нас. В 1990-м, когда я снова вернулся в «Смену» после неудачного похода в «Ленинградскую правду» и последующей работы в типографии на лимитной должности зарядчика бумаги, Сергей уже был заместителем главного редактора «Смены». После всяких внутренних катаклизмов в 1992-м уже я стал замом, а он из газеты ушел. Потом вернулся и после очередного катаклизма в феврале 1994-го ее возглавил.
В 2001-м мы снова пересеклись. Я, будучи редактором отдела региональных приложений «Известий», пригласил Сергея возглавить питерскую редакцию. И он в кои-то веки сделал питерскую вкладку читабельной. Но, как выяснилось, в таком качестве она никому была не нужна. И в 2002-м мы оба покинули свои посты (см. по ссылке) в результате слаженных действий питерских интриганов со связями и московских начальников-сыкунов.
Ну а в 2008-м судьба опять нас свела. Теперь в составе Агентства журналистских расследований. Наш «МК» в Питере» и возглавляемый Сергеем журнал «Город812» 12 лет были добрыми соседями — сидели в одном офисе на улице Правды. Отмечали совместно государственные праздники и дни рожденья. А наши журналисты время от времени по-соседски даже что-то писали друг другу.
Придя в газету «Смену» , Андрей сразу ярко заявил о себе. Можно сказать, именно с него в газете началась криминальная журналистика. Да и не только в газете. На какое-то время он стал летописцем наступивших смутных бандитских времен для всей нашей страны. И в общем-то, благодаря знанию этих новых реалий, сделал успешную журналистскую и писательскую карьеру. Удачно и вовремя перешел от журналистики к литературе. Очень вовремя стал создавать Агентство журналистских расследований, в недрах которого вовремя родилась интернет-газета Фонтанка.ру. И в литературе, и в медиаменеджменте, и в жизни как человек Андрей состоялся. Одно из его важных достоинств — умение добиваться своего и располагать к себе. Я вот, например, говорю хуже чем пишу. А он — блестящий рассказчик и даже оратор. Почти анекдотичная ситуация вышла, когда он и Саша Горшков брали у меня интервью о моей книге для Фонтанки.ру. Я такого им наговорил, что публиковать это было никак невозможно. В результате сам же взялся причесать свой поток сознания, они не возражали.
Я тоже брал у него интервью. И не раз. Например, вот такое.
В «Смене» мы довольно тесно общались. Я, будучи замредактора, как бы курировал криминальный отдел, который Андрей возглавлял. Это был в чем-то прообраз будущего агентства расследований. Помню, как-то ему в голову пришла мысль — оборудовать в кабинете складные… нары. Многие усмехались над этой затеей, считали ее блажью. Но он и тут своего добился — нары ему оборудовали.
Константинов считает, что это я предложил название «Бандитский Петербург» для его серии статей, которые потом вылились в одноименную книгу и сериал, а он предлагал «Петербург бандитский». Я же считаю, что это миф, и все было наоборот. Правда, точно уже не помню, как все было, а его не переубедить в этом вопросе. Он свою версию даже на творческих встречах рассказывает. Но за такой своеобразный пиар ему, конечно, спасибо.
У нас был период размолвки. Они вместе с Михаилом Ивановым внезапно покинули «Смену» и перешли в «Комсомолку», сильно ослабив наш криминальный отдел. Я считал, что могли бы меня и заранее предупредить. Но с другой стороны, сам потом пошел по той же дорожке, которую они для меня проторили.
Ну а так, Андрей Константинов, конечно, сделал мне много хорошего. Еще в «Смене» после нескольких моих командировок на Кавказ, свел меня с преподавателями Восточного факультета Петербургского университета (который и сам заканчивал). И они, можно сказать, давали мне частные уроки на дому, да и в сам университет я к ним ездил на лекции. Эти востоковеды «поставили мне оптику» — раскрыли глаза на многие вещи.
Я участвовал в разных проектах Агентства журналистских расследований — начиная от газеты «МК» в Питере», которую АЖУР издавал по франшизе, и заканчивая историческим журналом «Ваш тайный советник». И это было хорошее время, и очень хорошая школа.
Константинов помог «протолкнуть» мою книгу в издательство (не секрет ведь, что пробиться с нуля в издательство в наши дни очень трудно — там сотрудники тонут в рукописях и не успевают их толком прочесть). Причем делал это искренне, потому что она ему понравилась. У Андрея довольно строгий литературный вкус, так что его оценка моего романа для меня много значит. Потом, уже после того, как книга была издана и даже получила какую-то литературную премию, главный редактор издательства удивлялся: «Неужели ты нам присылал рукопись и мы отказали? Как мы могли?» Да, так и было. Константинов помог извлечь рукопись из-под спуда — воскресить «Воскрешение Лазаря» в отдельно взятом издательстве.
Главными достоинствами Андрея, помимо творческих, я считаю высокую эрудированность (он успевает много чего читать и смотреть — особенно по истории) и высокую редко встречающуюся в наше время степень надежности. Он может быть очень человечным — помогать людям, поддерживать их в болезнях и горестях, тратить на них свои немалые личные деньги. Но и очень жестким, холодным тоже умеет быть. Ну а мне еще всегда импонировали его не квасной, не стадный, а глубоко осмысленный и, подозреваю, выстраданный патриотизм и приверженность здоровым журналистским принципам нашей молодости, которые в последние годы попираются сплошь и рядом.
«Смена» одной из первых в России, да и, пожалуй, в СССР стала использовать карикатуры в начале 1990-х годов, как постоянный элемент первой полосы. Это стало фишкой. А ее автором Виктор Богорад. Позднее, когда я работал в питерской «Комсомолке», тоже плотно взаимодействовал с ним. По телефону говорил, о чем текст, а уже через полчаса получал от Богорада картинку. Чаще всего не просто смешную, а зубодробительную. А еще мы ввели там специальную рубрику под него Memento mori. Позднее, когда работал в центральных «Известиях», заказал ему целую подборку карикатур к юбилею газеты. Витя, конечно, великий мастер карикатуры. Хотя его самого всегда тянуло нарисовать что-то вовсе не смешное, а серьезное, философское. Но да простит он меня, я все-таки отдаю предпочтение его «веселым картинкам».
Дмитрий — один из лучших российских военных корреспондентов. У него — хорошее жесткое мужское письмо. А его жизнь — иллюстрация пословицы «не знаешь, где найдешь, где потеряешь». Когда в 2000-м году я уже дорабатывал шеф-редактором в питерской «Комсомолке», он стал собкором газеты по Петербургу. В 2001-м занял мое место, но не прижился в редакции. Такая уж в тот момент в питерской «Комсомолке» установилась атмосфера. Подобно мне, он вынужден был «эмигрировать» в Москву. На свое счастье. Хотя, уезжал, наверняка, с тяжелым сердцем. В Москве Дима и раскрылся, как военный корреспондент «Комсомолки». Но не сразу. Поначалу в центральной КП у него тоже не все клеилось. И даже рассматривался вариант его возможного возвращения в Петербург в качестве редактора местного приложения «Известий». Помню, я свел его с Купером (шеф-редактором «Известий» Александром Куприяновым), переговоры прошли успешно. Дмитрий взял пару дней на раздумье. Но остался в КП. Руководство «Комсомолки», узнав о намечавшемся переходе, предложило ему какие-то другие, более выгодные условия. И слава Богу! Дмитрий стал тем, кем он стал. После этого мы еще контачили периодически. В частности, помню, он пару раз очень выручал меня в историях с сыном. Однажды тот, будучи на выезде фанатов «Зенита», попал в неприятную историю и на время пропал с радаров в Москве. Помню, мне нужно было узнать, не случилось ли с ним какой-то беды. Я обратился к коллегам из «Московского комсомольца» (сам работал в то время в «МК» в Питере») и в «Комсомолку» к Диме. Он помог с информацией, а эмкашники — не смогли. Ну и еще оказалось, что мы с Дмитрием — земляки. И Стешины, и Чертины (Чертиновы) фигурируют в документах в одной и той же станице Березовской на реке Медведице. Но это выяснилось уже через много лет после нашего знакомства.
Дать ссылку на мое интервью с ними в подборке коллеги папки Мой сайт
С Феликсом я общался немного, но это было очень важное для меня общение, о котором остались сильные воспоминания. В 1990-м году мы с ним встретились и провели несколько дней в Приднестровье. Это была моя первая горячая точка, а за плечами Феликса уже был Карабах. На войне, особенно в первый раз, ты еще не знаешь, как правильно себя вести. Наряду с естественным для любого человека страхом перед возможной смертью есть и другой страх — не выглядеть трусом в чьих-то глазах. Второй страх нередко оказывается сильнее первого. И он же является причиной попадания в совершенно ненужные глупые опасные ситуации. Но это понимаешь со временем. Так вот в Приднестровье я чуть было не попал в такую ситуацию — едва не пошел с незнакомыми вооруженными криминального вида людьми на некую силовую агрессивную акцию. Мы познакомились с ними в кафе — вместе выпили пива. Они предложили мне, как журналисту, вместе с ними кое в чем поучаствовать. Когда эти люди на минуту отлучились, Феликс просто набросился на меня: «Ты что, Ильич! (он так называл меня из-за расшифровки моего имени Владлен — Владимир Ленин) Ты их знаешь? Это может очень плохо закончиться». И я никуда не пошел. И сегодня благодарен Феликсу, что он меня тогда удержал. Позже мы вместе с ним были в гостях у молдавского экстремиста Илие Илашку (мое интервью с ним «Я выполняю грязную работу», как потом признавался лидер их Народного фронта, принесло им больше всего вреда — скоро выставлю это интервью на сайте). Вместе ездили в Кишинев. Там у нас была незабываемая случайная встреча «на троих» — встретились журналисты трех комсомольско-молодежных газет — Питера, Киева и Кишинева — и оплакивали старые добрые времена, когда мы еще делали общее дело, и наше уходящее братство. От «Молодежи Молдавии» (редакцию этой газеты националисты — соратники Илашку — тогда только сожгли) был главный редактор. Он подарил нам с Феликсом на память книги из редакционной библиотеки. Мне достался пропахший огнем с сажей на обложке томик Цветаевой, Феликсу — «Мастер и Маргарита». Потом мы с ним чуть не опоздали на самолет до Питера. Бежали до самолета, причем далеко, по летному полю аэропорта Одессы. Но самое сильное впечатление оставил другой эпизод. Феликс, рассказывая о своей поездке на войну в Карабах, произнес странную фразу: «Удивительная у нас все-таки профессия. Ты на войне, вокруг летают пули, а в тебя не попадают».
В 1995 году Феликс Титов пропал без вести в самом начале первой чеченской войны вместе с Максимом Шабалиным. Пули в него все-таки попали.
А я для себя тогда вывел еще один урок. Я считаю (и не раз в этом убеждался), журналист и любой другой человек не должен произносить вслух некоторые мысли о своей жизни и судьбе.
