Мне иногда кажется, что вся российская журналистика пришлась на мою жизнь. При мне началась и при мне заканчивается. Почти все бумажные газеты уже умерли. Короткий у нашей журналистики выдался век. 35-40 лет. Но в этот срок уместились целые эпохи.
Демократизация. Первые глотки новой жизни. Пресса — один из двигателей перемен. Было здорово чувствовать себя на гребне волны. Открывать новое лицо журналистики и одновременно создавать ее. Делать то, чего никто в СССР не делал, писать так, как никто не писал. По крайней мере я в «Смене» ставил перед собой именно такие задачи. Экспериментировал с языком и был искренне уверен, что словом можно менять мир. Скачок был огромным. Я пришел в конце 1987 года в серьезную по советским меркам газету «Смена». Начинал с почти детских заметок, за которые сегодня стыдно (до сих пор помню название одной, крошечной — про новые сорта лимонада «Винни-Пух», «Мальвина» и другие«). А уже в 88-м в свои двадцать с лишним лет писал почти философские огромные статьи о революции. А мой очерк «Без вести живущий» (название придумала заведующая нашим отделом Галя Леонтьева) стал едва ли не идейным событием. Он был о старике, прошедшем через репрессии. И так получилось, что вышел сразу после антиперестроечного манифеста — статьи Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами» в «Советской России». Мой очерк многие расценили, как своеобразный ответ на этот манифест, он вызвал недовольство в горкоме партии. Да и в редакции мнения разделились. В очерке была важная мысль, которая не понравилась тогдашним редакционным свободомыслящим интеллигентам — от человека в этой жизни мало что зависит, он часто совершает прогрессивные перемены, не понимая их сути. Как здорово я тогда все угадал. То же самое повторилось в 90-е, когда прекрасные мечты о свободе отрыгнулись катастрофой для народа.
В материальном плане первые годы перестройки были отмечены для журналистов достатком. Год-два нам хорошо платили. Помню, за лето слетали с женой и маленьким сыном аж в два курорта. Сначала в Крым, а потом под Сочи в крутую по тем временам гостиницу «Дагомыс». Но потом, в 90-е, как отрезало. Пришло жуткое безденежье — обратная сторона свободы слова.
После августовского путча 1991 года свобода слова достигла, пожалуй, своего пика. Писать можно было о чем и как угодно. Помню, в «Смене» вышло большое интервью главного редактора Галины Леонтьевой с Эдуардом Лимоновым. Обильно сдобренное матом. На редакционной летучке из-за этого мнения разделились. Не всем это понравилось. Ругались сильно. В то врем я даже неделю по заданию редакции неделю на зоне «посидел». Но в идеологическом плане понемногу начиналось демократическое душилово. Свобода свободой, но как-то не особо приветствовалась в большинстве СМИ патриотическая точка зрения. К людям, которые ее придерживались, быстро прилепляли ярлык «красно-коричневые». Жить с этим клеймом решался далеко не всякий журналист. Но в либеральной «Смене» я все-таки имел возможность писать государственнические тексты, хоть и был в меньшинстве. А к этим взглядам пришел во многом, благодаря командировкам на Кавказ. «Смена» могла себе позволить отправлять корреспондентов в горячие точки. Эти поездки стали для меня школой не только журналистики, но и жизни. Оттуда, с горящих окраин лучше виделись и понимались перемены в стране. Быстро стало ясно, что ничего хорошего в России при Ельцине не происходит, что либеральный режим ведет народ и государство в тупик. Когда начинаешь разбираться в манипуляциях на внешнем периметре, понятнее становятся и манипуляции внутри страны. А кроме того, там, на Кавказе, среди представителей разных национальностей хорошо проявлялась твоя собственная идентичность. Основа любого патриотизма. Ну и вообще в ходе этих поездок много всего интересного происходило. Война, жизнь и смерть, страх и героизм, поведение людей. Есть, что вспомнить.
Но народ быстро разуверился в либерализме. Помню после путча 1991 года тиражи «Смены» взлетели вверх до рекордных. Больше 300 тысяч! Но потом начали быстро падать. А редакция продолжала гнуть либеральную линию. Себе в ущерб. То же самое происходило и со многими другими СМИ в стране.
А еще Россия в 90-е представляла собой царство криминала, разнуздались инстинкты. Преступления стали нормой, повседневностью. И вызывали у людей интерес. Общественный запрос на правду быстро сменился запросом на чернуху. Процветали соответствующие специализированные издания, всякие «СПИД-инфо», «Мегаполис-экспресс», «Калейдоскоп». Во вторую половину 90-х я работал в питерской «Комсомолке». Вот она переживала расцвет. Во-первых, газета не была либеральной. Наоборот, в тот момент, когда я туда пришел, центральная «Комсомолка» занимала открытую оппозиционную позицию по отношению к ельцинскому режиму и всяким Собчакам. Да и сама модель больших федеральных газет с региональными вкладками стала доминирующей.
Во время моей работы в КП произошел поворот — центральная редакция к моему сожалению сменила курс. Газета стала служить интересам общества потребления. К концу 1990-х, уровень жизни стал потихоньку повышаться. Началось с Москвы. И руководство КП, возможно, первым в стране почуяло этот тренд. Стали насаждаться полезность и всякие позаимствованные на Западе модели — инфотейтмент (развлекуха, попсятина), интерактивность (обратная связь). Работать стало менее интересно.
Где-то во второй их половине бумажная пресса посыпалась. В метро исчезли люди, читающие газеты. За исключением бесплатных, раздаваемых на входе, в которых практически отсутствовала журналистика. Эти газеты представляли собой микс мелких заметок и средних, написанных скучно. Газеты, которые успеваешь целиком проглядеть-прочитать по пути от начальной до конечной станции метро, но ни один из тексов не западает в душу. В конце пути ты выкидываешь это печатное издание в урну с чувством облегчения, избавления от чего-то бесполезного. Рекламный рынок печатных СМИ стал схлопываться. Журналистика стала уходить в интернет. Электронные форматы имеют свои явные плюсы. Например, не надо четко вписывать текст в заданные объем, можно использовать мультимедиа (не только фото, но и аудио, видео). Но при своей кажущейся прогрессивности сетевые СМИ имеют и недостатки. Изменился язык. Он стал более неряшливым. Всякие Яндекс-дзены открыли доступ в СМИ всем желающим и опустили язык ниже плинтуса. Изменилась подача. В интернете не разыграешь текст или тему так наглядно, как на бумажной полосе (правда, многие газеты этого тоже не делали), не подсветишь одну тему другой. Из-за того, что теперь все подряд снимают на телефон, редакциям стало невыгодно содержать фотографов — из-за этого упало качество фотографий. В большинстве СМИ утвердилась суррогатная модель журналистики — сочетание мелких заметок, не требующих никаких творческих изысков и более или менее приличного дизайна. Суррогатная потому, что сделать что-то приличное в дизайне гораздо легче чем, постоянно писать классные тексты. Упор делается на картинку, упаковку, а не на сам продукт. Видимость работы подменяет саму работу. Но это глобальная проблема всей нашей сегодняшней жизни.
