80 лет назад, 12 марта 1940 года закончилась Зимняя война. «Разбитые армии потом хорошо дерутся», — заявил Сталин в апреле 1940 года на совещании с комсоставом по подведению ее итогов. На нем командиры довольно откровенно говорили о ходе финской кампании, критиковали и даже обвиняли командование и друг друга. Стенограмма того совещания легла в основу публикуемого материала.
Началась война, как известно, после инцидента у села Майнила. Якобы 26 ноября на Карельском перешейке финны обстреляли советских военных. Но на совещании комсостав об этом эпизоде даже не вспомнил. Сталин же по сути признал, что он был инсценировкой, заявив, что СССР очень спешил начать войну из-за уникальной международной обстановки, сложившейся осенью 1939‑го.
Напомним, 23 августа СССР и Германия подписали пакт о ненападении и секретные протоколы к нему, в которых разграничили сферы своих интересов в Европе. Через неделю Гитлер напал на Польшу. Англия и Франция объявили ему войну. Когда же еще было решать вопрос с финнами и безопасностью Ленинграда, как не в этот удобный момент, когда «там на Западе три самых больших державы вцепились друг другу в горло», когда у них «руки заняты и нам представилась благоприятная обстановка для того, чтобы их в этот момент ударить», — вопрошал Сталин на совещании с комсоставом. Обратим внимание на слова «их ударить». В речи вождь не раз подчеркнул, что в Зимнюю войну СССР воевал не с Финляндией, а с Англией, Францией и Германией, которые за ней стояли. То есть Советский Союз находился в глобальном противостоянии с Западом. А «финский вопрос» был лишь частью этой борьбы. И в сложившейся ситуации, по мнению Сталина, отсрочить его решение «месяца на два означало бы отсрочить его лет на 20». Потому что западные державы в тот момент особой войны между собой не вели и могли в любой момент помириться.
В соответствии с договоренностями с Гитлером о сферах влияния, Сталин взялся за Балтийское побережье. Латвии, Эстонии, Литве и Финляндии, попавшим в «нашу сферу», было предложено разместить у себя советские военные базы. Согласились все, кроме финнов, не захотевших отдавать на 30 лет в аренду СССР порт Ханко на юге страны и свою часть полуострова Рыбачий на севере. Требования по Карельскому перешейку, кстати, были довольно скромными — сдвинуть границу от Ленинграда на 70 км (грубо говоря, от Сестрорецка к нынешнему Приморску), причем не сплошняком по всему перешейку, а лишь на отдельном участке. С расчетом, чтобы до города не могла добить тяжелая артиллерия. Финны отказались. Так как в этом случае линия Маннергейма, в сооружение которой было вложено много сил и средств, теряла бы смысл — часть ее оказалась бы на советской территории, а благодаря базе на полуострове Ханко СССР в любой момент мог высадить в обход этой линии крупный десант. Финны боялись, что восточный сосед просто хочет ослабить их оборону для более комфортного захвата страны.
Предвидя неудачу в переговорах, СССР параллельно готовил силовой вариант. И уже на этом этапе были допущены роковые ошибки.
Прежде всего, недооценили силы финнов, выделив для войны мало войск. Закон любого наступления — создание численного превосходства минимум 3 к 1. Но в реальности было 1,6 к 1. Например, линию Маннергейма штурмовали 9 советских дивизий, а обороняли 6 финских.
«Данные о численности противника, которые шли из Генштаба и штаба Ленинградского военного округа и определялись в 3−4 батальона, были преуменьшены», — докладывал на вышеупомянутом совещании комсостава командующий 9‑й армией Василий Чуйков о противостоявших ей финских частях. А в реальности силы противника исчислялись на 30 ноября в 7−8 батальонов, на 1 января — 20 батальонов, на 28 января — 28…
Не учли мобилизационные возможности финнов. Как рассказал Валериан Фролов, командующий 14‑й армией, действовавшей на Кольском полуострове, против него воевали не только финские военные, но и местные жители, рабочие электростанций и никелевых разработок. Добровольцы предварительно прошли обучение в составе массовой военизированной организации «Шюцкор».
А вот система комплектования и подготовки советских дивизий вторжения оказалась ущербна. Большая часть рядового и командирского состава была призвана военкоматами из запаса. На войну гнали людей, которые до этого спокойно трудились себе «на гражданке» и лишь изредка проходили военные сборы. Среди них было много пожилых по военным меркам бойцов — старше 35 лет. Чуйков рассказал о призывниках-татарах: они плохо выполняли приказы командиров, так как ни слова не знали по-русски.
Несмотря на вроде бы продолжительную подготовку, дивизии прибывали в места будущих боев в плохом состоянии. 122‑ю стрелковую дивизию одели «в черные пиджаки», хорошо заметные на снегу. По словам комбрига Петра Пшенникова, в 142‑й дивизии был некомплект людского состава в 10%, автотранспорта — в 60%. 47% красноармейцев не знали оружия, 60%, призванные из запаса, не стреляли в течение последних 3 лет, лишь 17% начсостава дивизии могли ходить по карте и компасу. 60% машин требовали ремонта.
Как докладывал на совещании Степан Черняк, командир 136‑й стрелковой дивизии, которую два месяца готовили на эстонской границе, старое обмундирование, выданное его бойцам, за это время износилось, обувь разбилась, и многие выгружались под Ленинградом босыми.
«Перед отъездом на фронт у нас взяли всех младших командиров, и мы получили других со стороны, даже не из кадров, а из запаса», — рассказал командир 86‑й дивизии Юрий Новосельский.
473‑й гаубичный артполк был укомплектован личным составом из восьми разных артиллерийских частей, необученными «запасниками», пехотинцами… В этом смысле начало Зимней войны можно сравнить с началом первой Чеченской — тогда в бой тоже бросили сводные подразделения, людей в которые наскребали со всей страны. Хотя к 1994 году СССР только развалился, а в 1939‑м, наоборот, вроде бы был на подъеме — в войска поступало много техники, а людские ресурсы казались неисчерпаемыми. На совещании комсостава все промолчали о том, что армию ослабили репрессии и увольнения 1937−1938 годов, вследствие которых она лишилась свыше 30 тысяч командиров. Но зато говорили о том, что приходившая им на замену, подготовленная по ускоренной программе молодежь была плохо обучена. О том, что в войсках расплодились всякие контролеры (из особого отдела, из политуправления и т. п.), которые сковывали действия командиров. Страх возможных ошибок и последующих репрессий отбивал у тех охоту к самостоятельности и инициативе.
Наступление началось 30 ноября 1939‑го по четырем направлениям. 7‑я армия штурмовала линию Маннергейма на Карельском перешейке, 8‑я пыталась обойти этот укрепрайон северным берегом Ладоги, 9‑я, выступив из Карелии, намеревалась разрезать Финляндию пополам в самом узком месте и достичь Ботнического залива, 14‑я должна была захватить порт Петсамо на Баренцевом море.
Советское наступление увенчалось успехом лишь на севере. 14‑я армия уже на второй день овладела Петсамо. А на остальных трех направлениях разразилась катастрофа. 7‑я армия не смогла сходу прорвать линию Маннергейма. Танки, как в пропагандистском кино, понеслись на финский укрепрайон, подрываясь на минах, врезаясь в надолбы, припорошенные снегом. Некоторые через линию прорвались, но были уничтожены перекрестным огнем артиллерии и «коктейлями Молотова». А сильно отставшую от танков пехоту финны выкашивали из пулеметов и автоматов.
Автоматы «Суоми» стали неприятным открытием этой войны. Они оказались идеальным оружием боя в лесу и вкупе с минометами компенсировали финнам нехватку артиллерии и авиации. Комкор Владимир Грендаль приравнивал одного финна с «Суоми» к целому отделению, а замнаркома обороны Григорий Кулик — к 8‑дюймовой гаубице. Минометы были и в наших частях, но личный состав плохо умел ими пользоваться.
Напоровшись на ДОТы и ДЗОТы, пехота пыталась их обходить. Но финны строили оборону так, что пространства, где не было укреплений, были под огневым контролем. Они старались подкарауливать обходные отряды на замерзших озерах. А потом обрушивали на них шквал огня. Советские солдаты гибли от осколков и пуль, тонули в образовавшихся от разрывов полыньях, замерзали на льду в забрызганной водой одежде.
Все это рождало «финнобоязнь». Солдат было не заставить идти в атаку. Командиры массово гибли, пытаясь увлечь их за собой личным примером. Они первыми поднимались и первыми попадали под пули. Процветало дезертирство — солдаты сбегали в обоз, в свои деревни и города. Как рассказал армейский комиссар 2‑го ранга Александр Запорожец, после того как один из полков вел бой в течение дня, к вечеру в нем насчитали 105 самострелов.
Порой артиллерийские полки начинали по просьбе пехотинцев вести массированный огонь, охотясь за каким-нибудь одним донимавшим их финским снайпером. И в то же время артподготовка перед важными наступлениями могла быть недостаточной, так как высшее начальство строго спрашивало с артиллеристов за перерасход снарядов. Кстати, как признался на совещании комсостава начальник Генштаба Борис Шапошников, по той же причине — из-за боязни большого расхода патронов — Красную армию перед Зимней войной не стали вооружать автоматами.
Война выявила много недостатков в боевой подготовке. Выяснилось, что на учениях не отрабатывалось взаимодействие между танками, артиллерией, пехотой, саперами, и поэтому при штурме линии Маннергейма все они действовали врозь. Не учились воевать в лесу. По ночам. Зимой. Сталин на совещании возмущался, что дети перестают ходить в школу при —25°, а красноармейцев не выводят из казарм при —15°. Обнаружился вред длинных шинелей — они мешали быстро двигаться. И полевых кухонь — когда их привозили на передовую, солдаты окружали их толпой и становились удобной мишенью.
Наша артиллерия не стреляла через головы наступающей пехоты — бойцы боялись свиста снарядов и не были приучены сближаться с противником, следуя за этим «огневым валом». Да и располагаться старались подальше от переднего края, поэтому, выходя по сугробам на исходный рубеж атаки, тратили много сил. Уставали, таская тяжелые защитные щитки, за которыми надлежало укрываться во время боя. Почти не делали землянок и блиндажей — жили в ямах, укрытых ветками. Плохо маскировались. Финны же даже пулеметы красили в белый цвет, часто меняли позиции, таская за собой на санях легкие пушки, накрытые белыми простынями. Часто меняли нумерацию частей, создавая у советской разведки иллюзию их многочисленности.
Если финны действовали небольшими группами лыжников по 10−12 человек, то красноармейцы на лыжах ходили плохо. К тому же советские воинские уставы велели зимой держаться дорог. Для 8‑й и 9‑й армий это стало причиной трагедий. Войска тянулись многокилометровой кишкой по единственной дороге, не рискуя отходить от нее, не прочесывая лес вдоль трассы. Так что финским отрядам, базировавшимся на хуторах в 10−15 километрах от нее, ничего не стоило бить во фланги — вывести из строя несколько машин или танков (благо пули пробивали броню Т‑28), парализуя движение. А потом окружать, дробить на части массы людей, уничтожать их снайперским и минометным огнем… Наши войска оказались перегружены техникой и в условиях плохого снабжения стали ее заложниками. Командующий авиацией 8‑й армии с красноречивой фамилией Копец рассказал, что 600 танков из-за нехватки топлива пришлось загнать в лес. А поскольку отдавать их финнам было позорно, с ними осталась пехота. Все вместе и сели в окружение.
В конце декабря атаки на линию Маннергейма прекратились. Началась работа над ошибками. Был создан Северо-Западный фронт. Теперь уже из двух армий — к 7‑й добавилась 13‑я. Их начали насыщать тяжелой артиллерией, а личный состав — тренировать с учетом полученного печального опыта. Разведка выясняла «мертвые зоны» огневых точек. Изменили тактику. Танки шли теперь в наступление медленно, прикрывали собой пехоту. Штурмовать старались не днем, а ночью. Как рассказал командир 306‑го стрелкового полка Владимир Крюков, «попытки в дневных условиях взять высоту Муторандо привели к потере 70 человек, из них 18 убитых. Ночью же мы не потеряли ни одного… Потери противника — 62 человека».
Артиллерия стала подолгу обрабатывать финские укрепления. Враг привык, что если после артподготовки огонь с их переднего края переносится в глубину, это значит, идет в атаку советская пехота. Тогда финны быстро выходили из укрытий в траншеи и встречали ее огнем. Теперь же артиллерия устраивала ложные атаки пехоты — перенеся огонь в глубину, снова возвращала его на передний край, перемалывая финнов, вернувшихся в траншеи.
Пехоту на полигонах учили не бояться свиста и взрывов снарядов — благодаря этому ее перед атакой удавалось подводить на 20−30 метров к финским позициям, сокрушаемым артиллерией.
Были созданы штурмовые группы — рота пехоты, взвод танков, два противотанковых орудия, саперное отделение. Именно саперы наносили наибольший урон железобетонным укреплениям. Пробравшись к ДОТу, уничтожали его взрывчаткой.
11 февраля после десятидневной (!) артподготовки начался новый штурм линии Маннергейма. Через три дня она была прорвана. На взятие некоторых ДЗОТов уходило всего 15 минут. А, например, командир 387‑го полка Семен Младенцев за одну ночь захватил их сразу восемь, потеряв лишь пять человек убитыми…
После того как линия Маннергейма пала и войска вышли на оперативный простор, финны очень быстро подписали мирный договор. Хотя части 8‑й и 9‑й армий до последнего продолжали терпеть поражения и сидеть в окружениях…
Финны с самого начала войны ждали помощи от Англии и Франции. И те всерьез планировали отправку войск (через Норвегию). Окончательно вопрос был решен 12 марта 1940 года. Лидеры двух стран — Чемберлен и Даладье — объявили, что ждут от Финляндии лишь официальной просьбы о помощи. Но именно в этот день финны подписали мир, приняв все выдвинутые Сталиным условия. Сделать это им настоятельно рекомендовал Гитлер, он даже угрожал вводом войск в Финляндию, если та примет англо-французский десант. Но не потому, что хотел помочь СССР, а потому что решил напасть на Норвегию, и присутствие англо-французских войск в этой стране или в соседней Финляндии представляло бы большую угрозу.
Немцы высадились в Норвегии 9 апреля. Через пять дней то же самое сделали англо-французы. Получается, закончив Зимнюю войну за месяц до этих событий, Сталин успел не ввязаться в большую драку с врагами куда более сильными, чем Финляндия. Надо думать, он с самого начала держал в голове такую опасность. А зимой 1940‑го разведка уже докладывала о планах англо-французов начать в апреле бомбардировки нефтепромыслов в Баку.
Правда, был у победы в Зимней войне и обратный эффект. На фоне немецких блицкригов в Польше, Норвегии, Франции огромные потери Советского Союза в боях с маленькой, почти не имевшей боевой техники Финляндией, убедили Гитлера в слабости Красной армии и ввели его в искушение вторгнуться в СССР. Но, напав на нашу страну в 1941‑м, он совершил ту же ошибку, что и Сталин, напав на Финляндию в 1939‑м, — недооценил противника. Разбитые армии потом хорошо дерутся…
