Криминальные авторитеты редко пишут мемуары. Еще реже пишут их откровенно. И уж совсем никогда подобные мемуары не публикуют. Мы в «МК» в Питере» первыми пошли на такой шаг, напечатав фрагменты книги Григория Захарова по кличке «Дурдом». Гриша — криминальный человек-легенда. Он передал нам в редакцию толстенную рукопись. Из нее я сделал четыре разворота — совершенно разных, но вытекающих один из другого. Первый — о послевоенном воровском детстве в Ташкенте, второй — о криминальном мире Ленинграда 1960-1970-х годов, третий и четвертый — об увлекательных заграничных приключениях Григория, но в последнем есть еще и его открытия, интересные наблюдения о природе советского государства, философия умудренного опытом жулика. Это откровения о другом, параллельном мире, который прятался за коммунистическим фасадом бывшего СССР. И еще неизвестно, какой из двух миров был настоящим. Кроме того, я сделал с Григорием интервью. Оно очень логично ставит в этой всей эпопее финальную точку. Оно — уже о современной России. Дурдом сравнивает наш и западный преступный мир, судебную систему, полицию… И еще в этой последней части в его словах помимо понтов и бравады зазвучали и честные грустные нотки… О собственных детях, которых он испортил, открыв им дорогу в криминальную жизнь.
В редакцию «МК» в Питере» попала уникальная рукопись. Ее автор — личность широко известная в узких кругах. Гриша Захаров по кличке Дурдом — такая же «легенда Невского проспекта», как Владимир Феоктистов. Гриша — жулик в третьем поколении. Еще будучи несовершеннолетним школьником, он поставлял девочек иностранцам, верховодил группировкой, которая обложила данью фарцовщиков. Дальше — все по накатанной для 60−70-х годов колее: контрабанда, торговля иконами, эмиграция. Но и за границей Гриша не затерялся. Там на его счету 23 судимости. Правда, сроки он получал, как правило, незначительные — Грише невероятно везло. Воспоминания Дурдома написаны в канадской тюрьме. «МК» в Питере» решил вынести на суд читателей фрагменты этой рукописи вовсе не из симпатий к криминальным приключениям гражданина Захарова. Это книга о другом, параллельном мире, который прятался за коммунистическим фасадом бывшего СССР. И еще неизвестно, какой из двух миров был настоящим.
Сегодня книжки пишут все, кому не лень — политические карьеристы, стареющие звёзды эстрады, разорившиеся финансисты, бездари от литературы, кино, театра. Всех не исчислить. А бумага, как известно, терпит почти всё.
Я, разумеется, никаких литературных амбиций не имею. Мой опыт жизни в двух политико-экономических измерениях представляется мне уникальным хотя бы потому, что двумя этими измерениями, как успел я заметить, управляет одна и та же мораль, которую, как выяснилось, если нельзя купить, то можно продать. Об этих отношениях морали и жизни моя книга. И еще о том, как между ними крутится человеческая судьба.
Автор.
«На выход с вещами!» — сейчас прокричат мне, мой друг.
Я вещи оставлю, но вынесу рукопись эту.
Я ею уже обозначил свой жизненный круг
Так, словно бы выплюнул изо рта сигарету.
Прижал каблуком. Надавил, раздавил, растоптал.
Двух слов не связав, навязал вам такие печали,
Что вы меня... Впрочем, и радости тоже бывали.
А что до печалей, то я их всегда презирал.
Еще презирал я трусливую подлость блядей.
Врагов не щадил, не прощая им дерзкую смелость.
Завидовал, может быть, участи только своей,
Поскольку любил только то, что хотел и имелось.
А что я любил и хотелось любить до конца,
Так это Свободу и Волю, и деньги в кармане.
Еще бы хотелось догнать и убить подлеца.
Приехать в Россию. И Невский увидеть в финале.
Ментов была туча, я слышал много выстрелов. Просто чудом свалил — взял такси и уехал домой. Я отмыл приправу от крови и спрятал волыну. В скобках замечу, что таких красивых финок (это к вопросу о «приправе»), с восхитительной ручной работы ручкой и изящного блеска лезвием я еще никогда не видел.
Дядю и всех, кто с ним тогда был, менты задержали. Как позже выяснилось, ментов выехало в парк на дело в ту ночь сто человек. Возглавлял их полковник Виктор Пыскалов, старший следователь по особо важным делам. В жизни его не забуду: двухметровый урод, всё лицо в шрамах. Мастер спорта по боксу. По своей натуре он был не только мусор, но и бабник-садист. Жену его зарезали бандиты.
В ташкентских газетах писали, что в парке была лагерная разборка. Якобы приехали бандиты из Ростова-на-Дону, Баку, Архангельска.
В той разборке и ментовском налёте убили шестерых ментов.
Через неделю пришли за мной, забрали прямо из дома. Кто-то меня сдал. У ментов ведь всегда есть свои осведомители — такие же подонки, но, по мнению советской власти, твёрдо ставшие на путь исправления.
Бояться я уже ничего не боялся, а если бы даже и били, так я подумал: мусора так бить не умеют, как меня родной папаша колотил каждый день.
Допрашивали меня два следователя часов пять. Затем, потому, как я был несовершеннолетним, отвезли обратно домой. И так возили потом ежедневно в течение 2-х недель. Мусора были уверены, что волына и приправа хранятся у меня. У бабушки устроили обыск. Дядя тем временем всё еще «отдыхал» в ментовской.
Отыскал меня дядин хороший товарищ, который свалил тогда от ментов с другими ребятами. Они очень за меня переживали. Все со мной происходившее — все эти допросы, обыски, моя несгибамемость и верность добровольно принятым на себя правилам игры и жизни — невольно сближали меня, совсем еще пацана, с этими людьми. А их отчаянная вера в неизбежность успеха, несмотря на возможность в случае провала быть посажеными на большой срок, формировала во мне отношение к риску.
Этот товарищ дяди волыну у меня забрал, а красавицу-финку — считай, за храбрость — мне подарил со словами: «Береги вещь. Ей цены нету». Это был самый дорогой в моей жизни подарок. Финка была из нержавеющей стали; лезвие впаяно в золотую рукоятку в виде змеи, украшенную драгоценными камнями (натуральными рубинами, амметистами, сапфирами и кое-где изумрудами). Этот человек сказал мне: «Финка стоит дороже «Победы» (В послевоенные годы в СССР этими автомобилями обзаводились первые лауреаты Сталинских премий, бездарные деятели науки и искусств, партийная номенклатура).
Многих из тех ребят при их бурной жизни уже и в живых-то нет, поэтому я считаю возможным назвать некоторые имена. Главный — «Басмач». Его товарищ — «Каршен». А третьим был «Бацилла». Настоящее имя «Басмача» — Рашид.
По национальности — узбек с так называемым славянским включением. Как дитя Востока Рашид любил чай, а, отдавая дань русскому течению в крови, любил русскую парную. Так что ради банного удовольствия мы в баню ходили ежедневно. К русской бане я и теперь отношусь с большим уважением, как, впрочем, и к русским тёлкам, и все мои жены всегда были только русскими. В еврейских женщинах мне всегда видится большой каприз: они или самые умные, или самые красивые, или самые работящие, или самые больные. А русские тёлки всегда податливы на ласки, на деньги, на отчаяние и безумие даже; есть в них как раз та самая удаль и красота, которая так хорошо описана у Гоголя.
О Рашиде у меня остались самые тёплые воспоминания. Его все любили. Как все сильные люди, он был очень добрым. Его доброта была легендарной, поскольку являлась синонимом справедливости. В ресторанах, на базаре с него никто не брал денег, хотя он всегда за всё платил — просто так оставлял деньги за приобретенный товар или услуги. Эта его щедрость всегда меня удивляла. И теперь, уже пожив на этом свете, я всегда особенно пристально наблюдаю, как человек расстаётся со своими деньгами.
И еще не могу забыть его заразительный, искренний смех. Так обычно умеют смеяться люди очень чистые и открытые.
Рашид не был женат. Жил с матерью в очень большом и красивом доме, обставленном антикварной мебелью с горами хрусталя, по стенам были развешаны дорогие картины и старые русские иконы. В доме Рашида всегда было много народа, не успевали менять блюда и вина. А он никогда не пил. Его пример внушил мне отвращение к спиртному на всю дальнейшую жизнь.
В те годы очень престижным было разведение голубей и содержание голубятен. Среди голубятников был даже свой особый жаргон, похожий на голубиное воркование. Голубятня Рашида принадлежала «Бацилле». Голуби как бы символизировали собой для многих поколений советских людей нереализованную в жизни потребность в свободе. Куда все это подевалось? Кто помнит мальчишек-голубятников тех давних лет, согласится со мной, что в их лицах сияло счастье. У детей современной России лица пусты и постны, зачастую глупы и жалки, вероятно, потому что теперешняя вседозволенность превращает их детство в унылое и скучное преодоление физиологических процессов.
О себе Рашид рассказывал мне только то, что у него была жена и дочка. Они ехали к нему в лагерь на свидание и трагически погибли: их машина упала с горы в глубокое ущелье. Он очень переживал их гибель, говорил, что чуть не повесился от горя. Возможно, поэтому он относился ко мне как к родному сыну.
Я Рашида безоговорочно любил. Тётка моя была этой дружбой недовольна и все время ругалась. Находясь в Ташкенте, я совсем позабыл, что мне только 12 лет и что надо ночевать дома, спрашивать разрешения у старших, делать, что они требуют.
С Коршеном мы очень часто на его «Москвиче» ездили в другие города. Сначала я не понимал, зачем. А когда понял, было уже поздно. Однажды в августе поехали в Баку. Были в дороге примерно дней десять. Заезжали на разные склады. Но в один прекрасный день в какой-то Бакинской гостинице меня повязали менты. Остальным удалось убежать. Менты очень долго расспрашивали меня, где мы были — на каких именно складах и всё такое. Я, конечно, ничего им сказать не мог, поскольку не знал даже названий городов, по которым мы ездили. Избили менты меня очень сильно. Но и это им не помогло.
В ментовской меня держали не за решеткой, а в каком-то кабинете. После увезли в детский дом. Только потом я узнал, что именно случилось. Все они — Басмач, Бацилла и Коршен — занимались вооруженными грабежами. Мусорам всё никак не удавалось их задержать. В общем, совершили они девять налетов с четырьмя трупами и двумя ранеными. Так что мусора и не думали брать их живыми.
Их задержание произошло в Баку в тот момент, когда они впятером грабили инкассатора, приехавшего за выручкой в автомобильный магазин. Рашида и его друга из Баку убили на улице. Бацилла умер от ранения в больнице, Коршена всё никак не могли найти, а вот его водителя менты убили на допросе, потом сказали родственникам, что он якобы повесился…
Когда тётя привезла меня в Ташкент, я долгое время не мог от горя придти в себя. Они были моей первой потерей в жизни. Тётя говорит, что таких богатых и торжественных похорон она никогда еще не видела. Люди приезжали почти из всех уголков страны, море цветов украшало их гробы.
Голубей Рашида я отпустил. Они еще долго возвращались на свою голубятню, как бы тоскуя по хозяину, погибшему в отчаянной схватке с ментами — не за обладание деньгами или вещами, но за обладание свободой. Они и погибли свободными людьми.
…Как только мой папочка освободился, меня родственники посадили в самолет и отправили в Ленинград. Мне уже было почти 15 лет. О ташкентской жизни у меня осталась память — моя драгоценная финка.
Интервью с Гришей Дурдомом имело последствия. После его публикации в редакцию позвонила его старая знакомая — одна из первых ленинградских проституток. И тоже согласилась дать интервью. Читайте в статье «Откровения одной из первых валютных проституток Ленинграда»
