Если железный Феликс в самом деле именно это имел в виду, то ждать полной победы нам ох еще сколько. Это в какой-нибудь Финляндии, где двенадцать особо опасных рецидивистов на всю страну, можно выполнить что-нибудь подоб­ное, свезти их в какое-нибудь замкнутое прост­ранство и науськивать друг на друга до тех пор, пока они, как крысы, не съедят сами себя. Но у нас, к сожалению, на один Санкт-Петербург та­ких деятелей приходится более тысячи. Это ка­кое же нужно устроить ристалище?

Но в локальных масштабах что-то подобное без сомнения осуществляется. Да здесь это и не скрывают особенно.

— Есть, допустим, на зоне две группировки потенциально опасные, — де­лился со мной некоторыми профессиональными приемами оперуполномоченный форносовской зоны, — так вот для того, чтобы они не налома­ли здесь дров и другим жить давали, надо их разобщить, где-то «дезу» пустить, где-то сделать огласку, чтобы они, с одной стороны, за власть друг с другом боролись, а с другой стороны, знали, что каждый шаг их находится под контролем, и от этого знания пребывали в смятении, не доверяли друг другу и все думали: кто же стукач?

В общем, это похоже на известную схему де­тективных романов. Когда некоторое количество изолированных от внешнего мира добропорядоч­ных граждан точно знают, что кто-то из них есть убийца, и пытаются всячески разрешить эту загадку. Если заменить добропорядочных граж­дан на зэков, а убийцу на стукача, то получим нормальную повседневную жизнь на форносовской зоне. И, возможно, именно этот аспект имеют в виду зэки прежде всего, когда заявляют о том, что их всех тут держат на нервах.

«Я устал постоянно жить замкнуто. От этого можно сойти с ума», — признавался один осуж­денный. Некоторые уверяли меня, что стучит на форносовской зоне практически каждый второй. И, возможно, эти люди не так уж далеки от истины.

Подсылались стукачи и ко мне, хотя, может быть, действовали они вовсе не по чьему-то при­казу, а по велению сердца, из желания выслу­житься.

«Пойдем с нами, есть очень серьезный разго­вор», — предложили однажды два зэка. Страш­но заинтригованный, я отправился с ними в ка­кую-то радиорубку. И был несколько ошарашен вопросом: «Ну и что же ты понял про зону?».

Дальше — больше. Отвечая на вопросы двух этих людей, я все ждал обещанного серьезного разговора. Каково же было мое удивление, ког­да, выслушав ответы мои, они начали сетовать на недостаточный ассортимент в магазине и на то, что газеты и журналы на зону очень плохо доходят, и тому подобную мелочевку, то, о чем я без всяких секретов и конспирации совершен­но свободно узнал до этого уже от нескольких зэков.

Собственно, для того чтобы посеять недоверие к человеку, не надо прилагать слишком много усилий. Для этого достаточно несколько раз вы­звать его в оперчасть, а потом вдруг поставить его на какую-нибудь хорошую должность. После этого каждый сам уже, отслеживая эту цепочку, приходит к выводу, что человек этот — стукач. Можно, например, слух распустить о том, что у отрицалы какого-нибудь выявлен туберкулез, чтобы люди начали того избегать. И наконец, если не удается извести нарушителя агентурны­ми средствами, его просто сажают в ШИЗО, благо способов к тому в самом деле более чем предостаточно.

Почти каждый из зэков приводит длинный пе­речень запрещенных предметов, в то же время, почти у каждого из них, как я убедился, что-ни­будь из этого перечня, да отыщется. Причем вещи эти не запрятаны куда-нибудь в половицы, а хранятся почти в открытую. Значит, запреще­ния не носят такой уж тотальный характер. Вспо­минают о них, очевидно, лишь под какого-то конкретного человека. Зэки многие это все по­нимают прекрасно. Мне вообще показалось, что между преступным миром и правоохранитель­ным существуют свои некие неформальные го­раздо более близкие отношения.

Вспомните тот ловкий способ, каким Глеб Жег­лов засадил в тюрьму карманника Кирпича (Костю Сапрыкина), от­комментировав это словами: «Вор должен сидеть в тюрьме, и кому какое дело, как я его туда упрячу».

Так вот, были в Форносове зэки, которые при­знавались мне: «Да, на воле занимался я вот тем- то и тем-то, но поймали меня не на этом вовсе, а совсем на другом».

Что-то подобное происходит и на самих зонах. И мне, человеку, не имеющему никакого отношения к переднему краю борьбы с преступ­ностью, очень сложно подобные профессиональ­ные приемы как-то рассматривать, и тем более осуждать. И очень возможно, что в сегодняшней безысходной и пиковой ситуации просто нельзя контролировать зоны как-то иначе. Если честно, мне отчасти даже жаль этих людей. Ведь среди них нет зверей. Но, заставляя отдельных преступников кататься в некоем злобном клубке, обслуживающий персонал тюрем и зон сам давно уже увяз в этом изматывающем психологи­ческом противостоянии. Люди тратят свои луч­шие силы и качества на ненависть и обмен уда­рами с противником, который по большому сче­ту их презирает.