— Такие случаи бывали, хотя и редко, и в Великую Отечественную войну, и в Афганистане. Мне рассказывали, что прошлой зимой что-то подобное было и в Чечне: хирурги удаляли неразорвавшуюся гранату у раненного из лицевой области. В нашем случае уникальность может заключаться лишь в том, что мы поначалу не знали, что имеем дело с гранатой, выпущенной из подствольного гранатомета автомата Калашникова. Она, не взорвавшись, пробила солдату голень и осталась там. Встала вертикально, ее даже не было видно — только нога припухла. ни сам раненный, ни мы не догадывались, что за подарок ему достался. Думали — имеем дело с осколочным ранением. Но после рентгенографии увидели на снимке гранату. Стало немного не по себе. Вызвали саперов, они посмотрели снимки, выдали нам бронежилеты, саперные сферы и повели небольшой инструктаж. После чего из соседних помещений эвакуировали всех людей, раненному дали наркоз, накрыли его двумя бронежилетами, по бронежилету надели на себя, и мы с подполковником Георгием Лащеновым из Ростова приступили к операции. Нас саперы предупредили, чтобы мы не перемещали гранату вдоль ее оси, извлекали перпендикулярно голени, а потом просто положили в каску ( в этом случае при взрыве будет меньший угол разлета осколков, все они уйдут вертикально вверх). Что мы и сделали. После чего сразу вышли из операционной. Подождав 30 секунд, туда вошли саперы. Через несколько минут они подорвали гранату недалеко от госпиталя, а мы с коллегой сказали: «Неплохо бы сейчас принять грамм по сто». Но этого удовольствия так себе и не доставили. тут пошел поток раненных из Гудермеса, так что было не разогнуться, не продохнуть. Вскоре мы об этой гранате просто забыли.
— Но начальство-то не забыло, наверное. Вас представили к награде, выписали денежную премию?
— Насчет награды не знаю. Ходили какие-то слухи, но официально меня об этом никто не ставил в известность. А премию вряд ли дадут. У нас и так в госпитале зарплату задерживают. Пока даже о положенных командировочных и втором окладе за Чечню речи не идет. Нет денег. мы и добирались до Грозного фактически за свой счет.
— Интересно в Грозном?
— А я не знаю, я не видел города. Как-то не возникало желания по нему гулять. Мы только приехали, сразу же увидели три привезенных трупа. Тое ребят решили съездить в город, их БТР подбили, а самих расстреляли в упор. там на рынке постоянно снайперы работают. Из города периодически убитых привозят, пораженных, как правило, в грудь или голову. Так что все свои 45 суток я провел в аэропорту Грозный-Северный, спал в обнимку с автоматом.
— Помимо случая с гранатой еще имели место какие-нибудь неординарные происшествия в вашей чеченской практике?
— Были неординарные пациенты. Приходилось делать по 10-20 операций в день, и, конечно, попадались люди, которым довелось побывать в самых разных переделках. Один солдат девять месяцев находился в чеченском плену, считался без вести пропавшим. Его и еще троих наших пленных чеченцы заставляли строить вертолетную площадку где-то в горах. Солдаты решили бежать. При побеге троих застрелили, а одному удалось скрыться. Много дней он шел к своим и уже где-то в пяти метрах от российского блокпоста подорвался на нашей мине-растяжке.
Или другой случай. Во время последних боев за Гудермес привезли бойца с тяжелым ранением плеча. Они в бою потерял сознание. Когда очнулся, увидел чеченцев, добивающих наших раненных. Подошли и к нему. Солдат закрыл глаза, притворился убитым. Чеченец выстрелил ему в плечо. , но он, сжав зубы, даже не вскрикнул, не застонал. А в госпитале сказал: «Так жить хотелось, доктор».
— А как вообще ведут себя раненные? Они подавлены, напуганы этой войной?
— Ведут они себя, конечно, по-разному, но какого-то страха перед чеченцами я у них не заметил. Один солдат плакал оттого, что всех его ребят убило, а он остался живой. Многие рвутся обратно в часть, чтобы поскорее отомстить за гибель друзей. Особенно офицеры. Помню, раненного офицера привезли из-под Гудермеса привезли, тот все сокрушался. что рано вышел из боя. «Ну ничего, — говорит, двоих я все-таки замочил, душу отвел». А вообще процентов семьдесят из тех, кто прошел Чечню, даже необязательно раненных, имеют какие-то отклонения в психике.
— Чеченцев оперировать приходилось?
— Мне — нет. Чеченцев лечат в гражданских больницах. При мне был только один случай — оперировали племянника Завгаева (главы республики, назначенного российскими властями — В. Ч.). Он попал в автомобильную аварию, и его доставил с тяжелой черепно-мозговой травмой. Прооперировав в Грозном, его отправил на самолете в Москву. Там он через некоторое время скончался.
— А русские жители Грозного становились вашими пациентами?
— Да, русские поступали иногда. При мне в городе завелся снайпер, который целую неделю стрелял в окна квартир, где живут русские. Нам привезли деда, раненного в бедро, и старушку, у которой пулей снесло пол-лица. Щемящая картина: на армейской койке сидит никому не нужная изувеченная сухонькая русская старушка и есть перловую кашу с килькой. Что с ней будет дальше, кто о ней потом позаботится? Неизвестно.
— Что для вас в Чечне было самым невыносимым?
— Труднее всего, когда человек умирает у тебя на руках, а ты ничем не можешь ему помочь. К этому нельзя привыкнуть. Лежит солдат — у него ягодиц, крестца нет, обширные раны на спине и бедрах, а он в сознании. Он разговаривает с тобой и не знает, что через пару часов умрет. А ты знаешь и ничего сделать не можешь. А на операции под наркозом он засыпает, не подозревая, что никогда уже больше не проснется. Или когда на столе человек истекает кровью, ты ему постоянно переливаешь его и донорскую кровь, а он все равно уходит. Вот это и есть самое невыносимое.
Игорю Ваганову повезло. Он целым и невредимым вернулся домой к жене и дочке. Совершив профессиональный и человеческий подвиг, без орденов и медалей флотский врач вернулся в ставшее уже привычным для военного человека безденежье, в семнадцатиметровую комнату больничного общежития, в котором живет он с семье уже много лет. И нет просвета. Но есть работа. Ваганов опять поедет в Чечню, если пошлют.
Едва ли не половина голосов Чеченской войны, прозвучавших в этом материале, были записаны в больнице Моздока и аэропорту Грозный-Северный, где я жил вместе с военными врачами морской пехоты Северного флота. Госпиталя — узловые точки, куда стекается, где концентрируется информация из зоны боевых действий.
Текст будет опубликован позднее.
