Женщина, русская во всех отношениях

Правда-матка от актрисы Нины Руслановой

VK
OK
Facebook
Twitter
Telegram
WhatsApp
Email
Актриса Нина Русланова
Однажды в «Смене» главный редактор Галина Леонтьева решила провести эксперимент. Доверила шести журналистам выпустить шесть авторских номеров газеты. Среди этих шести были Андрей Константинов, Сергей Балуев, Александр Горшков, Наталия Ипатова, Максим Максимов и ваш покорный слуга. Гвоздем моего номера стало интервью с актрисой Ниной Руслановой. Ради этого разговора я специально ездил к ней домой в Москву. Шел 1992 год. Страна тогда будто провалилась в пропасть. Известные актеры оказались точно в таких же незавидных условиях, что и обычные граждане. И интервью с моей любимой актрисой Ниной Руслановой очень хорошо передает атмосферу тех лет не только в кино, но и в жизни.
Нина Русланова — суперзвезда. Если кто из мужиков сегодня еще и сомневается в этом, то уж лет через десять-пятнадцать, когда надоест наконец наблюдать на экране и в жизни Марианн и Мадонн, истеричных феминисток и эстетствующих проституток, а потянет назад к всепрощающей и всепобеждающей, теплой, нежной, шальной русском бабе, вот тогда всем и каждому окончательно станет понятно, что актриса Нина Русланова—суперзвезда.

А пока я в гостях в малогабаритной без излишеств московской квартире. Квартира явно требует капремонта и крепкой хозяйской руки. А Нина Рус­ланова выглядит чуточку усталой и постаревшей. Позади любовь-ненависть двух со­перниц, как по нотам разыгранная ею и Кларой Лучко на почве всеобщего чувства к сыну степей — Будулаю. Поза­ди горькое счастье замужества за дере­венским романтиком и «бедоносцем» Егором Полушкиным в фильме «Не стреляйте в бе­лых лебедей». И еще много чего. Впере­ди то же, что и у всех россиян — жителей 90-х годов — боль, пробле­мы, надежды…

«Вы только не спрашивайте ее о личной жизни. Не любит», — предуп­реждает украдкой присутствующий при разговоре лохматый молодой человек.

Хорошо. Я не буду о личной…

Мужики и бабы

— Вам не кажется, Нина Ивановна, что и русский народ, он, как тот «ваш супруг» «бедоносец» Полушкин, слегка не от мира сего? Все стремится к чему- то неясному, светлому, а в хозяйстве тем временем запустение, за прорухой — проруха?

— Ну уж нет. С этим я не согласна. Не считаю я, что русский человек уж такой безалаберный. Русский народ все­гда был талантливым. И Егор Полуш­кин замечательный человек и хозяин прелестный. Другой вопрос, если каж­дый раз только и делать, что отнимать что-то у русского человека, ничего не давая взамен, тут, знаете, у любого, даже самого расталантливого руки опу­стятся. Нельзя все время брать людей в эти страшные клещи, ставить их меж­ду молотом и наковальней. То, что русского человека именно поставили в эти условия, — давно уже всему миру известно. Теперь снова ставят, но уже другие люди, всякие разные…

 

— А за что вообще можно полюбить русского мужика, Нина Ивановна?

— Я не знаю. Этот вопрос для меня очень сложный. Я понимаю, за что мож­но полюбить иностранца: за кажущий­ся лоск, кажущийся комфорт, кажущи­еся деньги. А вот за что можно любить русского мужика? По-моему, за все. Если бы не любили русских мужиков, то, наверное, Россия уже давно была бы пустыней. Все бы бабы сбежали туда, но женщина, она, наверное, существо более тонкое и изящное, и она все в конце концов понимает.

 

— Но ведь пьют же они, русские мужики, и пьют много.

— То, что видим мы столько нищих и пьяных сейчас, на мой взгляд, это только издержки сегодняшней жизни. Пьянство вовсе не самая характерная черта русского человека. Хотя да, вы­пить он умеет. И это прекрасно, это за­мечательно. Почему бы не выпить, если есть деньги и если есть время?

 

— Вы в кино русских баб очень час­то играете. Чем они отличаются, по-ва­шему, от баб европейских?

— Всем. У русской женщины другое мировоззрение. Она вообще вся другая. Я действительно много сыграла русских баб-крестьянок и безумно счастлива этим. Сейчас образ этот уходит в про­шлое, умирает как будто. Сейчас все больше про секс. Такое впечатление, что крестьяне не занимаются сексом, они только работают. Только это прой­дет, это все наносное. Я почему-то убе­ждена, что все возвратится на круги своя. Когда секс надоест, когда все у нас узнают наконец, от чего дети ро­дятся, тогда наверняка кинематограф снова начнет обращаться к душе. В жизни ведь женский образ этот никуда не исчез. Он не может исчезнуть. Если его не отражает искусство — значит, это недостаток нашего теперешнего искус­ства, в котором все упирается в деньги. И деньги диктуют правила поведения. Все думают: «Ну кто сейчас будет смо­треть про эту Харитину и про Полуш­кина?» Сейчас наверняка никто бы эту картину не снял, а если бы сняли, то обязательно в ней кто-то кого-то разде­вал бы, и предлог бы нашли для того, чтобы раздеть. И это очень жаль. У нас есть замечательная литература, но она сейчас не идет, потому что, видите ли, прокат не покупает.

Горбачев и Ельцин — комедийные актеры

— Прокат он, наверное, и актеров с актрисами формирует соответствующим образом?

— Я не знаю, что такое формирова­ние актера. Я-то всегда считала, что актер — зеркало общества. Какие тре­бования выдвигает общество, то актер и пытается изобразить, если он, конеч­но, хороший актер. У каждого народа свои герои. В определенное время Же­рар Филип был национальным героем для Франции. Его даже похоронили в костюме корнелевского Сида. Джеймс Бонд тоже собой что-то когда-то оли­цетворял. Был у нас в свое время ге­роем Иннокентий Смоктуновский. Пос­ле «Гамлета», после замечательной ря­зановской картины «Берегись автомоби­ля!» он умами владел. Теперь это ухо­дит. Сейчас артистами жонглируют, как булавами, и летят они все куда-то в разные стороны. Сейчас политика за­менила очень сильно актерскую игру. И политики актерами стали, создают все время какой-то спектакль с плохой режиссурой. Ценз актерский упал, нет больше актеров, властвующих умами, и даже любимых актеров почти не оста­лось, потому что появились такие акте­ры, как Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна. Они и лучше одеты, чем настоящие актеры, одеваются только за рубежом, а нам предлагают покупать одежду в лавчонках. Ельцин, он тоже такой весь — актер. Говорит одно, а получаем совершенно другое. Это очень замечательно и смешно. Я только хохо­чу, потому что это все комедийные ак­теры. Вот все наши правители послед­него времени — это мои герои. В об­щем, я могла бы это сыграть в кино.

 

— Что, неужели и Раису Максимовну?

— Нет, Раиса Максимовна — это, пожалуй, для меня образ сложный, ну а чью-либо другую жену сыграла бы точно. Ни особой подготовки, ни како­го-то напряжения мысли не требуется. Это все очень прямолинейно.

 

— Значит, вы полагаете, что вся сов­ременная пьеса — она в жанре комедии?

— Нет, это даже не комедия, это фарс. И как любой фарс она имеет две стороны медали. Над одной можно хохотать, над другой плакать. Когда почти в каждой передаче какая-нибудь старушка, говорит, что ей есть нече­го… Какая же это комедия? На что ей рассчитывать, этой старушке? Она же не может выйти замуж за иностранца. Такие цены сейчас. Это просто ужас­но…

(Тут раздался телефонный звонок. Кто-то в трубке посоветовал Нине Рус­лановой побыстрее включать телеви­зор. Что и было проделано. «Что? Ну что там?» — все выспрашивала нетер­пеливо она.
«Что-то о деньгах», — был ответ.
«О деньгах?» — как-то грустно пере­спросила собеседница и на несколько секунд погрузилась в себя…)

— Нина Ивановна, скажите, а вы же­нщина страстная? Я в том смысле, что народ в Москве политически очень ак­тивный. Постоянно у вас тут бури бу­шуют. Вы ведь тоже принимали учас­тие во всех этих мероприятиях?

— Да, я даже ходила тогда в авгу­сте 1991-го к Белому дому. Носила на барри­кады лекарства и чай. Я как-то очень переживала, что, не дай бог, забьют «го­лос свободы». Но вот сейчас кажется, что и то был спектакль, но опять же с очень плохими актерами — Крючко­вым, Янаевым, Пуго. Это, знаете, есть такие артисты в балете, которые стоят «у воды». Они даже не танцуют, а про­сто стоят и делают позы. Это все сы­грано очень плохо. Понимаете, мне так неудобно. Я же в прошлом все-та­ки человек театральный.

«В театре много неталантливых людей»

— А почему вы ушли из театра и снимаетесь только в кино?

— Не знаю. Просто ушла и не почув­ствовала» огромной потери. Ничего не убавилось и не прибавилось. Мне не нравится театр как организация, с ее конкретными правилами, традициями и подходами вообще к человеку. Там много унижений. Тебя все время хотят как бы переломать. Предположим, я ромашка, так нельзя же делать меня георгином. У меня нету для этого сил. У меня другой химический состав, дру­гая органика. В кино, как бы там ни было, ты предоставлен сам себе, все зависит от того, как именно ты это сде­лаешь, от твоей личности. И это пре­красно. А еще, когда ты попадешь в руки мастера, такого, как Муратова или Герман, то это вообще наслаждение. И они никогда не пытаются переделать твою органику, а наоборот, как-то ее обогащают. Ломки нет. Вернее, может быть, она есть, но ее не замечаешь. Все получается само по себе. Словом, та­лант есть талант. А в театре много неталантливых людей.

 

 

— Что у вас там произошло с Микеле Плачидо во время съемок «Афганского излома», не могли бы подробнее рас­сказать?

— Нет, мне Плачидо ничего дурного не сделал. Он замечательный актер и человек. Он совершенно ни в чем не виноват. А виновато вот то наше рус­ское, когда стелют ковры иностранцам, а зайдет на ковер соотечественник — его сразу бьют веником по ногам: «Сю­да не ступай, туда не ходи!» Все это было отвратительно. Не Плачидо, а именно наши люди — директор карти­ны и режиссер Бортко демонстрирова­ли к русским актерам одно отношение, а к итальянцам — другое. Мы там бы­ли как холуи какие-то. Итальянцы жи­ли чуть ли не в хоромах, а нас с Та­ней Догилевой устроили в одной ком­нате, в которой ни холодильника, ни­чего. А жара в Душанбе — 50 граду­сов, вода просто закипала. Нельзя так уж совсем. Поэтому я и выступила в «Комсомольской правде».

Микеле Плачидо и Татьяна Догилева
Микеле Плачидо и Татьяна Догилева. Во время съемок фильма «Афганский излом» актеров разделили на два сорта

Королева бензоколонки

— Вы вообще прямая женщина. Всегда рубите правду-матку?

— Так сейчас все ее рубят, бедную. Это называется бешенство правды-мат­ки.

— Вы про квартиру ее напишите. Всем помогает, за всех ходит просит, а о себе не заботится, — подал голос лохматый молодой человек, но Нина Ивановна отчаянно на него замахала руками.

— Нет, нет, не в этом дело. Ну чего об этом сейчас. Сейчас этим вопросом занимаются. Есть актриса, которая сня­лась в этой, как ее зовут-то? «Интер­девочке». Она все свои интервью начи­нает с того, что говорит, как она плохо живет, какая у нее плохая квартира. Я этого не хочу. Не хочу, чтобы га­зеты занимались моей квартирой.

 

— Вот тут прозвучало, что вы всем помогаете. Стало быть, имеете возможно­сти помогать. Стало быть, связи какие- то имеются у вас;

— Никаких связей не имею. Просто иду для поддержки, чтобы человек меньше волновался. Так же и со мной мой приятель Стасик Садальский хо­дил по поводу квартиры. Взял просто меня за руку и повел, а я вся там, в мэрии, прямо обмерла, несмотря на то, что у меня такой прямой, хороший, вроде бы крепкий характер. Я безумно всех этих чиновников боюсь. Боюсь, что они мне откажут, что они и дела­ли часто довольно-таки.

(Тут и сам Стасик Садальский, легок на помине, позвонил по телефону. Раз­говор шел о ваучерах. Отрабатывал­ся вариант о вложении их в какую-то бензоколонку, и Нина Русланова долго заливалась своим дивным, мелким-мелким, таким продолжительным смехом).

Друг-Кирпич уговаривал Нину Русланову вложить ваучер в бензоколонку.
Друг-Кирпич уговаривал Нину Русланову вложить ваучер в бензоколонку

— Нина Ивановна, вы откуда родом — из города или из деревни?

— Я не знаю, какая я — город­ская или деревенская. Детдом вне этих обоих понятий.

 

— Легко было стать актрисой?

— Безусловно, тяжело. Я на Украи­не родилась. Поступила вначале в Харьковский институт, со второго раза, потому что у меня хриплый голос. И когда перешла в Щукинское училище, пришлось многое в себе переделывать. У меня, например, был сильный укра­инский акцент и походка тяжелая, по­тому что штукатуром работала. Поход­ка и сейчас еще осталась. Мне кажет­ся, училище Щукина тогда было силь­нейшее в мире. Почти все предметы, даже история КПСС, преподавались не догматически. Это была ломка, конеч­но, но ломка приятная. Не было уни­жений, оскорблений, обид. Не было хамства.

 

— Вы своя, должно быть, в кинемато­графической среде. Разные рауты и фу­ршеты посещаете регулярно.

— Нет, никогда я не делаю этого. По отдельности еще можно общаться. Но когда все вместе собираются, идет очень сильный разброд. Невозможно по­нять, чего люди конкретно хотят. Каж­дый говорит про свое. И потом у меня боязнь толпы. Знаете, бывает водобо­язнь, я же боюсь, когда много народа.

 

— Ну а ощущение славы, оно-то, по крайней мере, приятно для вас?

— Конечно, приятно. Слава — это что-то сопутствующее, необходимое. Но опять же, она хороша, как понятие от­влеченное. Когда же она приобретает конкретные формы, например, когда на­чинают в метро узнавать, когда просят автограф, вот тогда уже почему-то ста­новится тягостно.

 

— За границей вы, Нина Ивановна, часто бываете? Каковы ваши впечатле­ния от заграницы? Тоже в шоке, как и многие, возвращаетесь домой?

— Сейчас я уже там вообще не бы­ваю. Было Госкино — оно посылало актеров за границу. Не стало Госкино —- кончилась и моя заграница. Теперь ездят туда только по приглашениям. Моя первая страна была Германия, и я, помню, с наслаждением тогда верну­лась в Москву. Она показалась мне та­кой светлой после мрачного Берлина. Ехала, просто радовалась, что возвра­щаюсь на Родину. Москва чистая была тогда. Сейчас все изменилось, стало на­много контрастнее.

 

— Свободное время свое как убивае­те?

— Так же, как и все. Стираю, готов­лю, хожу по магазинам.

 

— Вы, наверное, хозяйка хорошая?

— Нет, я плохая хозяйка.

 

— А что так? Времени не хватает?

— Хватает времени, но просто хо­зяйка я плохая.

 

— Нина Ивановна, меня все вот о чем спросить подмывает. Одно дело сняться в роли жены «бедоносца» Полу­шкина и потом всякие слова говорить, ну а жить, по-настоящему жить вот с таким «бедоносцем», положа руку на сердце, скажите, смогли бы?

— Наверное. Если я от него двух детей прижила. И там, в фильме, она явно ведь его любит. Беззаветно, без­умно. И такое переживает с ним… А любовь — это, конечно, такая штука, которая может выдержать все.

Беседу вел Владлен Чертинов

Статья из газеты «Смена», декабрь 1992 года

Очень откровенное, просто убийственное интервью об актерах однажды мне дал питерский режиссер Аркадий Динкевич, которого во время совместной учебы во ВГИКе очень боялся сам Никита Михалков.

Текст будет опубликован позднее.

Твой дом — тюрьма-2
Как я по заданию редакции на зоне сидел
рекомендую
VK
OK
Facebook
Twitter
Telegram
WhatsApp
Email

Добавить комментарий

Женщина, русская во всех отношениях

Правда-матка от актрисы Нины Руслановой

VK
OK
Facebook
Twitter
Telegram
WhatsApp
Email
Актриса Нина Русланова
Однажды в «Смене» главный редактор Галина Леонтьева решила провести эксперимент. Доверила шести журналистам выпустить шесть авторских номеров газеты. Среди этих шести были Андрей Константинов, Сергей Балуев, Александр Горшков, Наталия Ипатова, Максим Максимов и ваш покорный слуга. Гвоздем моего номера стало интервью с актрисой Ниной Руслановой. Ради этого разговора я специально ездил к ней домой в Москву. Шел 1992 год. Страна тогда будто провалилась в пропасть. Известные актеры оказались точно в таких же незавидных условиях, что и обычные граждане. И интервью с моей любимой актрисой Ниной Руслановой очень хорошо передает атмосферу тех лет не только в кино, но и в жизни.
Нина Русланова — суперзвезда. Если кто из мужиков сегодня еще и сомневается в этом, то уж лет через десять-пятнадцать, когда надоест наконец наблюдать на экране и в жизни Марианн и Мадонн, истеричных феминисток и эстетствующих проституток, а потянет назад к всепрощающей и всепобеждающей, теплой, нежной, шальной русском бабе, вот тогда всем и каждому окончательно станет понятно, что актриса Нина Русланова—суперзвезда.

А пока я в гостях в малогабаритной без излишеств московской квартире. Квартира явно требует капремонта и крепкой хозяйской руки. А Нина Рус­ланова выглядит чуточку усталой и постаревшей. Позади любовь-ненависть двух со­перниц, как по нотам разыгранная ею и Кларой Лучко на почве всеобщего чувства к сыну степей — Будулаю. Поза­ди горькое счастье замужества за дере­венским романтиком и «бедоносцем» Егором Полушкиным в фильме «Не стреляйте в бе­лых лебедей». И еще много чего. Впере­ди то же, что и у всех россиян — жителей 90-х годов — боль, пробле­мы, надежды…

«Вы только не спрашивайте ее о личной жизни. Не любит», — предуп­реждает украдкой присутствующий при разговоре лохматый молодой человек.

Хорошо. Я не буду о личной…

Мужики и бабы

— Вам не кажется, Нина Ивановна, что и русский народ, он, как тот «ваш супруг» «бедоносец» Полушкин, слегка не от мира сего? Все стремится к чему- то неясному, светлому, а в хозяйстве тем временем запустение, за прорухой — проруха?

— Ну уж нет. С этим я не согласна. Не считаю я, что русский человек уж такой безалаберный. Русский народ все­гда был талантливым. И Егор Полуш­кин замечательный человек и хозяин прелестный. Другой вопрос, если каж­дый раз только и делать, что отнимать что-то у русского человека, ничего не давая взамен, тут, знаете, у любого, даже самого расталантливого руки опу­стятся. Нельзя все время брать людей в эти страшные клещи, ставить их меж­ду молотом и наковальней. То, что русского человека именно поставили в эти условия, — давно уже всему миру известно. Теперь снова ставят, но уже другие люди, всякие разные…

 

— А за что вообще можно полюбить русского мужика, Нина Ивановна?

— Я не знаю. Этот вопрос для меня очень сложный. Я понимаю, за что мож­но полюбить иностранца: за кажущий­ся лоск, кажущийся комфорт, кажущи­еся деньги. А вот за что можно любить русского мужика? По-моему, за все. Если бы не любили русских мужиков, то, наверное, Россия уже давно была бы пустыней. Все бы бабы сбежали туда, но женщина, она, наверное, существо более тонкое и изящное, и она все в конце концов понимает.

 

— Но ведь пьют же они, русские мужики, и пьют много.

— То, что видим мы столько нищих и пьяных сейчас, на мой взгляд, это только издержки сегодняшней жизни. Пьянство вовсе не самая характерная черта русского человека. Хотя да, вы­пить он умеет. И это прекрасно, это за­мечательно. Почему бы не выпить, если есть деньги и если есть время?

 

— Вы в кино русских баб очень час­то играете. Чем они отличаются, по-ва­шему, от баб европейских?

— Всем. У русской женщины другое мировоззрение. Она вообще вся другая. Я действительно много сыграла русских баб-крестьянок и безумно счастлива этим. Сейчас образ этот уходит в про­шлое, умирает как будто. Сейчас все больше про секс. Такое впечатление, что крестьяне не занимаются сексом, они только работают. Только это прой­дет, это все наносное. Я почему-то убе­ждена, что все возвратится на круги своя. Когда секс надоест, когда все у нас узнают наконец, от чего дети ро­дятся, тогда наверняка кинематограф снова начнет обращаться к душе. В жизни ведь женский образ этот никуда не исчез. Он не может исчезнуть. Если его не отражает искусство — значит, это недостаток нашего теперешнего искус­ства, в котором все упирается в деньги. И деньги диктуют правила поведения. Все думают: «Ну кто сейчас будет смо­треть про эту Харитину и про Полуш­кина?» Сейчас наверняка никто бы эту картину не снял, а если бы сняли, то обязательно в ней кто-то кого-то разде­вал бы, и предлог бы нашли для того, чтобы раздеть. И это очень жаль. У нас есть замечательная литература, но она сейчас не идет, потому что, видите ли, прокат не покупает.

Горбачев и Ельцин — комедийные актеры

— Прокат он, наверное, и актеров с актрисами формирует соответствующим образом?

— Я не знаю, что такое формирова­ние актера. Я-то всегда считала, что актер — зеркало общества. Какие тре­бования выдвигает общество, то актер и пытается изобразить, если он, конеч­но, хороший актер. У каждого народа свои герои. В определенное время Же­рар Филип был национальным героем для Франции. Его даже похоронили в костюме корнелевского Сида. Джеймс Бонд тоже собой что-то когда-то оли­цетворял. Был у нас в свое время ге­роем Иннокентий Смоктуновский. Пос­ле «Гамлета», после замечательной ря­зановской картины «Берегись автомоби­ля!» он умами владел. Теперь это ухо­дит. Сейчас артистами жонглируют, как булавами, и летят они все куда-то в разные стороны. Сейчас политика за­менила очень сильно актерскую игру. И политики актерами стали, создают все время какой-то спектакль с плохой режиссурой. Ценз актерский упал, нет больше актеров, властвующих умами, и даже любимых актеров почти не оста­лось, потому что появились такие акте­ры, как Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна. Они и лучше одеты, чем настоящие актеры, одеваются только за рубежом, а нам предлагают покупать одежду в лавчонках. Ельцин, он тоже такой весь — актер. Говорит одно, а получаем совершенно другое. Это очень замечательно и смешно. Я только хохо­чу, потому что это все комедийные ак­теры. Вот все наши правители послед­него времени — это мои герои. В об­щем, я могла бы это сыграть в кино.

 

— Что, неужели и Раису Максимовну?

— Нет, Раиса Максимовна — это, пожалуй, для меня образ сложный, ну а чью-либо другую жену сыграла бы точно. Ни особой подготовки, ни како­го-то напряжения мысли не требуется. Это все очень прямолинейно.

 

— Значит, вы полагаете, что вся сов­ременная пьеса — она в жанре комедии?

— Нет, это даже не комедия, это фарс. И как любой фарс она имеет две стороны медали. Над одной можно хохотать, над другой плакать. Когда почти в каждой передаче какая-нибудь старушка, говорит, что ей есть нече­го… Какая же это комедия? На что ей рассчитывать, этой старушке? Она же не может выйти замуж за иностранца. Такие цены сейчас. Это просто ужас­но…

(Тут раздался телефонный звонок. Кто-то в трубке посоветовал Нине Рус­лановой побыстрее включать телеви­зор. Что и было проделано. «Что? Ну что там?» — все выспрашивала нетер­пеливо она.
«Что-то о деньгах», — был ответ.
«О деньгах?» — как-то грустно пере­спросила собеседница и на несколько секунд погрузилась в себя…)

— Нина Ивановна, скажите, а вы же­нщина страстная? Я в том смысле, что народ в Москве политически очень ак­тивный. Постоянно у вас тут бури бу­шуют. Вы ведь тоже принимали учас­тие во всех этих мероприятиях?

— Да, я даже ходила тогда в авгу­сте 1991-го к Белому дому. Носила на барри­кады лекарства и чай. Я как-то очень переживала, что, не дай бог, забьют «го­лос свободы». Но вот сейчас кажется, что и то был спектакль, но опять же с очень плохими актерами — Крючко­вым, Янаевым, Пуго. Это, знаете, есть такие артисты в балете, которые стоят «у воды». Они даже не танцуют, а про­сто стоят и делают позы. Это все сы­грано очень плохо. Понимаете, мне так неудобно. Я же в прошлом все-та­ки человек театральный.

«В театре много неталантливых людей»

— А почему вы ушли из театра и снимаетесь только в кино?

— Не знаю. Просто ушла и не почув­ствовала» огромной потери. Ничего не убавилось и не прибавилось. Мне не нравится театр как организация, с ее конкретными правилами, традициями и подходами вообще к человеку. Там много унижений. Тебя все время хотят как бы переломать. Предположим, я ромашка, так нельзя же делать меня георгином. У меня нету для этого сил. У меня другой химический состав, дру­гая органика. В кино, как бы там ни было, ты предоставлен сам себе, все зависит от того, как именно ты это сде­лаешь, от твоей личности. И это пре­красно. А еще, когда ты попадешь в руки мастера, такого, как Муратова или Герман, то это вообще наслаждение. И они никогда не пытаются переделать твою органику, а наоборот, как-то ее обогащают. Ломки нет. Вернее, может быть, она есть, но ее не замечаешь. Все получается само по себе. Словом, та­лант есть талант. А в театре много неталантливых людей.

 

— Что у вас там произошло с Микеле Плачидо во время съемок «Афганского излома», не могли бы подробнее рас­сказать?

— Нет, мне Плачидо ничего дурного не сделал. Он замечательный актер и человек. Он совершенно ни в чем не виноват. А виновато вот то наше рус­ское, когда стелют ковры иностранцам, а зайдет на ковер соотечественник — его сразу бьют веником по ногам: «Сю­да не ступай, туда не ходи!» Все это было отвратительно. Не Плачидо, а именно наши люди — директор карти­ны и режиссер Бортко демонстрирова­ли к русским актерам одно отношение, а к итальянцам — другое. Мы там бы­ли как холуи какие-то. Итальянцы жи­ли чуть ли не в хоромах, а нас с Та­ней Догилевой устроили в одной ком­нате, в которой ни холодильника, ни­чего. А жара в Душанбе — 50 граду­сов, вода просто закипала. Нельзя так уж совсем. Поэтому я и выступила в «Комсомольской правде».

Микеле Плачидо и Татьяна Догилева
Микеле Плачидо и Татьяна Догилева. Во время съемок фильма «Афганский излом» актеров разделили на два сорта

Королева бензоколонки

— Вы вообще прямая женщина. Всегда рубите правду-матку?

— Так сейчас все ее рубят, бедную. Это называется бешенство правды-мат­ки.

— Вы про квартиру ее напишите. Всем помогает, за всех ходит просит, а о себе не заботится, — подал голос лохматый молодой человек, но Нина Ивановна отчаянно на него замахала руками.

— Нет, нет, не в этом дело. Ну чего об этом сейчас. Сейчас этим вопросом занимаются. Есть актриса, которая сня­лась в этой, как ее зовут-то? «Интер­девочке». Она все свои интервью начи­нает с того, что говорит, как она плохо живет, какая у нее плохая квартира. Я этого не хочу. Не хочу, чтобы га­зеты занимались моей квартирой.

 

— Вот тут прозвучало, что вы всем помогаете. Стало быть, имеете возможно­сти помогать. Стало быть, связи какие- то имеются у вас;

— Никаких связей не имею. Просто иду для поддержки, чтобы человек меньше волновался. Так же и со мной мой приятель Стасик Садальский хо­дил по поводу квартиры. Взял просто меня за руку и повел, а я вся там, в мэрии, прямо обмерла, несмотря на то, что у меня такой прямой, хороший, вроде бы крепкий характер. Я безумно всех этих чиновников боюсь. Боюсь, что они мне откажут, что они и дела­ли часто довольно-таки.

(Тут и сам Стасик Садальский, легок на помине, позвонил по телефону. Раз­говор шел о ваучерах. Отрабатывал­ся вариант о вложении их в какую-то бензоколонку, и Нина Русланова долго заливалась своим дивным, мелким-мелким, таким продолжительным смехом).

Друг-Кирпич уговаривал Нину Русланову вложить ваучер в бензоколонку.
Друг-Кирпич уговаривал Нину Русланову вложить ваучер в бензоколонку

— Нина Ивановна, вы откуда родом — из города или из деревни?

— Я не знаю, какая я — город­ская или деревенская. Детдом вне этих обоих понятий.

 

— Легко было стать актрисой?

— Безусловно, тяжело. Я на Украи­не родилась. Поступила вначале в Харьковский институт, со второго раза, потому что у меня хриплый голос. И когда перешла в Щукинское училище, пришлось многое в себе переделывать. У меня, например, был сильный укра­инский акцент и походка тяжелая, по­тому что штукатуром работала. Поход­ка и сейчас еще осталась. Мне кажет­ся, училище Щукина тогда было силь­нейшее в мире. Почти все предметы, даже история КПСС, преподавались не догматически. Это была ломка, конеч­но, но ломка приятная. Не было уни­жений, оскорблений, обид. Не было хамства.

 

— Вы своя, должно быть, в кинемато­графической среде. Разные рауты и фу­ршеты посещаете регулярно.

— Нет, никогда я не делаю этого. По отдельности еще можно общаться. Но когда все вместе собираются, идет очень сильный разброд. Невозможно по­нять, чего люди конкретно хотят. Каж­дый говорит про свое. И потом у меня боязнь толпы. Знаете, бывает водобо­язнь, я же боюсь, когда много народа.

 

— Ну а ощущение славы, оно-то, по крайней мере, приятно для вас?

— Конечно, приятно. Слава — это что-то сопутствующее, необходимое. Но опять же, она хороша, как понятие от­влеченное. Когда же она приобретает конкретные формы, например, когда на­чинают в метро узнавать, когда просят автограф, вот тогда уже почему-то ста­новится тягостно.

 

— За границей вы, Нина Ивановна, часто бываете? Каковы ваши впечатле­ния от заграницы? Тоже в шоке, как и многие, возвращаетесь домой?

— Сейчас я уже там вообще не бы­ваю. Было Госкино — оно посылало актеров за границу. Не стало Госкино —- кончилась и моя заграница. Теперь ездят туда только по приглашениям. Моя первая страна была Германия, и я, помню, с наслаждением тогда верну­лась в Москву. Она показалась мне та­кой светлой после мрачного Берлина. Ехала, просто радовалась, что возвра­щаюсь на Родину. Москва чистая была тогда. Сейчас все изменилось, стало на­много контрастнее.

 

— Свободное время свое как убивае­те?

— Так же, как и все. Стираю, готов­лю, хожу по магазинам.

 

— Вы, наверное, хозяйка хорошая?

— Нет, я плохая хозяйка.

 

— А что так? Времени не хватает?

— Хватает времени, но просто хо­зяйка я плохая.

 

— Нина Ивановна, меня все вот о чем спросить подмывает. Одно дело сняться в роли жены «бедоносца» Полу­шкина и потом всякие слова говорить, ну а жить, по-настоящему жить вот с таким «бедоносцем», положа руку на сердце, скажите, смогли бы?

— Наверное. Если я от него двух детей прижила. И там, в фильме, она явно ведь его любит. Беззаветно, без­умно. И такое переживает с ним… А любовь — это, конечно, такая штука, которая может выдержать все.

Беседу вел Владлен Чертинов

Статья из газеты «Смена», декабрь 1992 года

Очень откровенное, просто убийственное интервью об актерах однажды мне дал питерский режиссер Аркадий Динкевич, которого во время совместной учебы во ВГИКе очень боялся сам Никита Михалков.

Текст будет опубликован позднее.

Твой дом — тюрьма-2
Как я по заданию редакции на зоне сидел
рекомендую
VK
OK
Facebook
Twitter
Telegram
WhatsApp
Email

Добавить комментарий

ТОП
Новое в моем блоге
Мои книги
Previous slide
Next slide

Женщина, русская во всех отношениях

Правда-матка от актрисы Нины Руслановой

Актриса Нина Русланова
Однажды в «Смене» главный редактор Галина Леонтьева решила провести эксперимент. Доверила шести журналистам выпустить шесть авторских номеров газеты. Среди этих шести были Андрей Константинов, Сергей Балуев, Александр Горшков, Наталия Ипатова, Максим Максимов и ваш покорный слуга. Гвоздем моего номера стало интервью с актрисой Ниной Руслановой. Ради этого разговора я специально ездил к ней домой в Москву. Шел 1992 год. Страна тогда будто провалилась в пропасть. Известные актеры оказались точно в таких же незавидных условиях, что и обычные граждане. И интервью с моей любимой актрисой Ниной Руслановой очень хорошо передает атмосферу тех лет не только в кино, но и в жизни.
Нина Русланова — суперзвезда. Если кто из мужиков сегодня еще и сомневается в этом, то уж лет через десять-пятнадцать, когда надоест наконец наблюдать на экране и в жизни Марианн и Мадонн, истеричных феминисток и эстетствующих проституток, а потянет назад к всепрощающей и всепобеждающей, теплой, нежной, шальной русском бабе, вот тогда всем и каждому окончательно станет понятно, что актриса Нина Русланова—суперзвезда.

А пока я в гостях в малогабаритной без излишеств московской квартире. Квартира явно требует капремонта и крепкой хозяйской руки. А Нина Рус­ланова выглядит чуточку усталой и постаревшей. Позади любовь-ненависть двух со­перниц, как по нотам разыгранная ею и Кларой Лучко на почве всеобщего чувства к сыну степей — Будулаю. Поза­ди горькое счастье замужества за дере­венским романтиком и «бедоносцем» Егором Полушкиным в фильме «Не стреляйте в бе­лых лебедей». И еще много чего. Впере­ди то же, что и у всех россиян — жителей 90-х годов — боль, пробле­мы, надежды…

«Вы только не спрашивайте ее о личной жизни. Не любит», — предуп­реждает украдкой присутствующий при разговоре лохматый молодой человек.

Хорошо. Я не буду о личной…

Мужики и бабы

— Вам не кажется, Нина Ивановна, что и русский народ, он, как тот «ваш супруг» «бедоносец» Полушкин, слегка не от мира сего? Все стремится к чему- то неясному, светлому, а в хозяйстве тем временем запустение, за прорухой — проруха?

— Ну уж нет. С этим я не согласна. Не считаю я, что русский человек уж такой безалаберный. Русский народ все­гда был талантливым. И Егор Полуш­кин замечательный человек и хозяин прелестный. Другой вопрос, если каж­дый раз только и делать, что отнимать что-то у русского человека, ничего не давая взамен, тут, знаете, у любого, даже самого расталантливого руки опу­стятся. Нельзя все время брать людей в эти страшные клещи, ставить их меж­ду молотом и наковальней. То, что русского человека именно поставили в эти условия, — давно уже всему миру известно. Теперь снова ставят, но уже другие люди, всякие разные…

 

— А за что вообще можно полюбить русского мужика, Нина Ивановна?

— Я не знаю. Этот вопрос для меня очень сложный. Я понимаю, за что мож­но полюбить иностранца: за кажущий­ся лоск, кажущийся комфорт, кажущи­еся деньги. А вот за что можно любить русского мужика? По-моему, за все. Если бы не любили русских мужиков, то, наверное, Россия уже давно была бы пустыней. Все бы бабы сбежали туда, но женщина, она, наверное, существо более тонкое и изящное, и она все в конце концов понимает.

 

— Но ведь пьют же они, русские мужики, и пьют много.

— То, что видим мы столько нищих и пьяных сейчас, на мой взгляд, это только издержки сегодняшней жизни. Пьянство вовсе не самая характерная черта русского человека. Хотя да, вы­пить он умеет. И это прекрасно, это за­мечательно. Почему бы не выпить, если есть деньги и если есть время?

 

— Вы в кино русских баб очень час­то играете. Чем они отличаются, по-ва­шему, от баб европейских?

— Всем. У русской женщины другое мировоззрение. Она вообще вся другая. Я действительно много сыграла русских баб-крестьянок и безумно счастлива этим. Сейчас образ этот уходит в про­шлое, умирает как будто. Сейчас все больше про секс. Такое впечатление, что крестьяне не занимаются сексом, они только работают. Только это прой­дет, это все наносное. Я почему-то убе­ждена, что все возвратится на круги своя. Когда секс надоест, когда все у нас узнают наконец, от чего дети ро­дятся, тогда наверняка кинематограф снова начнет обращаться к душе. В жизни ведь женский образ этот никуда не исчез. Он не может исчезнуть. Если его не отражает искусство — значит, это недостаток нашего теперешнего искус­ства, в котором все упирается в деньги. И деньги диктуют правила поведения. Все думают: «Ну кто сейчас будет смо­треть про эту Харитину и про Полуш­кина?» Сейчас наверняка никто бы эту картину не снял, а если бы сняли, то обязательно в ней кто-то кого-то разде­вал бы, и предлог бы нашли для того, чтобы раздеть. И это очень жаль. У нас есть замечательная литература, но она сейчас не идет, потому что, видите ли, прокат не покупает.

Горбачев и Ельцин — комедийные актеры

— Прокат он, наверное, и актеров с актрисами формирует соответствующим образом?

— Я не знаю, что такое формирова­ние актера. Я-то всегда считала, что актер — зеркало общества. Какие тре­бования выдвигает общество, то актер и пытается изобразить, если он, конеч­но, хороший актер. У каждого народа свои герои. В определенное время Же­рар Филип был национальным героем для Франции. Его даже похоронили в костюме корнелевского Сида. Джеймс Бонд тоже собой что-то когда-то оли­цетворял. Был у нас в свое время ге­роем Иннокентий Смоктуновский. Пос­ле «Гамлета», после замечательной ря­зановской картины «Берегись автомоби­ля!» он умами владел. Теперь это ухо­дит. Сейчас артистами жонглируют, как булавами, и летят они все куда-то в разные стороны. Сейчас политика за­менила очень сильно актерскую игру. И политики актерами стали, создают все время какой-то спектакль с плохой режиссурой. Ценз актерский упал, нет больше актеров, властвующих умами, и даже любимых актеров почти не оста­лось, потому что появились такие акте­ры, как Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна. Они и лучше одеты, чем настоящие актеры, одеваются только за рубежом, а нам предлагают покупать одежду в лавчонках. Ельцин, он тоже такой весь — актер. Говорит одно, а получаем совершенно другое. Это очень замечательно и смешно. Я только хохо­чу, потому что это все комедийные ак­теры. Вот все наши правители послед­него времени — это мои герои. В об­щем, я могла бы это сыграть в кино.

 

— Что, неужели и Раису Максимовну?

— Нет, Раиса Максимовна — это, пожалуй, для меня образ сложный, ну а чью-либо другую жену сыграла бы точно. Ни особой подготовки, ни како­го-то напряжения мысли не требуется. Это все очень прямолинейно.

 

— Значит, вы полагаете, что вся сов­ременная пьеса — она в жанре комедии?

— Нет, это даже не комедия, это фарс. И как любой фарс она имеет две стороны медали. Над одной можно хохотать, над другой плакать. Когда почти в каждой передаче какая-нибудь старушка, говорит, что ей есть нече­го… Какая же это комедия? На что ей рассчитывать, этой старушке? Она же не может выйти замуж за иностранца. Такие цены сейчас. Это просто ужас­но…

(Тут раздался телефонный звонок. Кто-то в трубке посоветовал Нине Рус­лановой побыстрее включать телеви­зор. Что и было проделано. «Что? Ну что там?» — все выспрашивала нетер­пеливо она.
«Что-то о деньгах», — был ответ.
«О деньгах?» — как-то грустно пере­спросила собеседница и на несколько секунд погрузилась в себя…)

 

— Нина Ивановна, скажите, а вы же­нщина страстная? Я в том смысле, что народ в Москве политически очень ак­тивный. Постоянно у вас тут бури бу­шуют. Вы ведь тоже принимали учас­тие во всех этих мероприятиях?

— Да, я даже ходила тогда в авгу­сте 1991-го к Белому дому. Носила на барри­кады лекарства и чай. Я как-то очень переживала, что, не дай бог, забьют «го­лос свободы». Но вот сейчас кажется, что и то был спектакль, но опять же с очень плохими актерами — Крючко­вым, Янаевым, Пуго. Это, знаете, есть такие артисты в балете, которые стоят «у воды». Они даже не танцуют, а про­сто стоят и делают позы. Это все сы­грано очень плохо. Понимаете, мне так неудобно. Я же в прошлом все-та­ки человек театральный.

«В театре много неталантливых людей»

— А почему вы ушли из театра и снимаетесь только в кино?

— Не знаю. Просто ушла и не почув­ствовала» огромной потери. Ничего не убавилось и не прибавилось. Мне не нравится театр как организация, с ее конкретными правилами, традициями и подходами вообще к человеку. Там много унижений. Тебя все время хотят как бы переломать. Предположим, я ромашка, так нельзя же делать меня георгином. У меня нету для этого сил. У меня другой химический состав, дру­гая органика. В кино, как бы там ни было, ты предоставлен сам себе, все зависит от того, как именно ты это сде­лаешь, от твоей личности. И это пре­красно. А еще, когда ты попадешь в руки мастера, такого, как Муратова или Герман, то это вообще наслаждение. И они никогда не пытаются переделать твою органику, а наоборот, как-то ее обогащают. Ломки нет. Вернее, может быть, она есть, но ее не замечаешь. Все получается само по себе. Словом, та­лант есть талант. А в театре много неталантливых людей.

 

— Что у вас там произошло с Микеле Плачидо во время съемок «Афганского излома», не могли бы подробнее рас­сказать?

— Нет, мне Плачидо ничего дурного не сделал. Он замечательный актер и человек. Он совершенно ни в чем не виноват. А виновато вот то наше рус­ское, когда стелют ковры иностранцам, а зайдет на ковер соотечественник — его сразу бьют веником по ногам: «Сю­да не ступай, туда не ходи!» Все это было отвратительно. Не Плачидо, а именно наши люди — директор карти­ны и режиссер Бортко демонстрирова­ли к русским актерам одно отношение, а к итальянцам — другое. Мы там бы­ли как холуи какие-то. Итальянцы жи­ли чуть ли не в хоромах, а нас с Та­ней Догилевой устроили в одной ком­нате, в которой ни холодильника, ни­чего. А жара в Душанбе — 50 граду­сов, вода просто закипала. Нельзя так уж совсем. Поэтому я и выступила в «Комсомольской правде».

Микеле Плачидо и Татьяна Догилева
Микеле Плачидо и Татьяна Догилева. Во время съемок фильма «Афганский излом» актеров разделили на два сорта

Королева бензоколонки

— Вы вообще прямая женщина. Всегда рубите правду-матку?

— Так сейчас все ее рубят, бедную. Это называется бешенство правды-мат­ки.

— Вы про квартиру ее напишите. Всем помогает, за всех ходит просит, а о себе не заботится, — подал голос лохматый молодой человек, но Нина Ивановна отчаянно на него замахала руками.

— Нет, нет, не в этом дело. Ну чего об этом сейчас. Сейчас этим вопросом занимаются. Есть актриса, которая сня­лась в этой, как ее зовут-то? «Интер­девочке». Она все свои интервью начи­нает с того, что говорит, как она плохо живет, какая у нее плохая квартира. Я этого не хочу. Не хочу, чтобы га­зеты занимались моей квартирой.

 

— Вот тут прозвучало, что вы всем помогаете. Стало быть, имеете возможно­сти помогать. Стало быть, связи какие- то имеются у вас;

— Никаких связей не имею. Просто иду для поддержки, чтобы человек меньше волновался. Так же и со мной мой приятель Стасик Садальский хо­дил по поводу квартиры. Взял просто меня за руку и повел, а я вся там, в мэрии, прямо обмерла, несмотря на то, что у меня такой прямой, хороший, вроде бы крепкий характер. Я безумно всех этих чиновников боюсь. Боюсь, что они мне откажут, что они и дела­ли часто довольно-таки.

(Тут и сам Стасик Садальский, легок на помине, позвонил по телефону. Раз­говор шел о ваучерах. Отрабатывал­ся вариант о вложении их в какую-то бензоколонку, и Нина Русланова долго заливалась своим дивным, мелким-мелким, таким продолжительным смехом).

Друг-Кирпич уговаривал Нину Русланову вложить ваучер в бензоколонку.
Друг-Кирпич уговаривал Нину Русланову вложить ваучер в бензоколонку

— Нина Ивановна, вы откуда родом — из города или из деревни?

— Я не знаю, какая я — город­ская или деревенская. Детдом вне этих обоих понятий.

 

— Легко было стать актрисой?

— Безусловно, тяжело. Я на Украи­не родилась. Поступила вначале в Харьковский институт, со второго раза, потому что у меня хриплый голос. И когда перешла в Щукинское училище, пришлось многое в себе переделывать. У меня, например, был сильный укра­инский акцент и походка тяжелая, по­тому что штукатуром работала. Поход­ка и сейчас еще осталась. Мне кажет­ся, училище Щукина тогда было силь­нейшее в мире. Почти все предметы, даже история КПСС, преподавались не догматически. Это была ломка, конеч­но, но ломка приятная. Не было уни­жений, оскорблений, обид. Не было хамства.

 

— Вы своя, должно быть, в кинемато­графической среде. Разные рауты и фу­ршеты посещаете регулярно.

— Нет, никогда я не делаю этого. По отдельности еще можно общаться. Но когда все вместе собираются, идет очень сильный разброд. Невозможно по­нять, чего люди конкретно хотят. Каж­дый говорит про свое. И потом у меня боязнь толпы. Знаете, бывает водобо­язнь, я же боюсь, когда много народа.

 

— Ну а ощущение славы, оно-то, по крайней мере, приятно для вас?

— Конечно, приятно. Слава — это что-то сопутствующее, необходимое. Но опять же, она хороша, как понятие от­влеченное. Когда же она приобретает конкретные формы, например, когда на­чинают в метро узнавать, когда просят автограф, вот тогда уже почему-то ста­новится тягостно.

 

— За границей вы, Нина Ивановна, часто бываете? Каковы ваши впечатле­ния от заграницы? Тоже в шоке, как и многие, возвращаетесь домой?

— Сейчас я уже там вообще не бы­ваю. Было Госкино — оно посылало актеров за границу. Не стало Госкино —- кончилась и моя заграница. Теперь ездят туда только по приглашениям. Моя первая страна была Германия, и я, помню, с наслаждением тогда верну­лась в Москву. Она показалась мне та­кой светлой после мрачного Берлина. Ехала, просто радовалась, что возвра­щаюсь на Родину. Москва чистая была тогда. Сейчас все изменилось, стало на­много контрастнее.

 

— Свободное время свое как убивае­те?

— Так же, как и все. Стираю, готов­лю, хожу по магазинам.

 

— Вы, наверное, хозяйка хорошая?

— Нет, я плохая хозяйка.

 

— А что так? Времени не хватает?

— Хватает времени, но просто хо­зяйка я плохая.

 

— Нина Ивановна, меня все вот о чем спросить подмывает. Одно дело сняться в роли жены «бедоносца» Полу­шкина и потом всякие слова говорить, ну а жить, по-настоящему жить вот с таким «бедоносцем», положа руку на сердце, скажите, смогли бы?

— Наверное. Если я от него двух детей прижила. И там, в фильме, она явно ведь его любит. Беззаветно, без­умно. И такое переживает с ним… А любовь — это, конечно, такая штука, которая может выдержать все.

Беседу вел Владлен Чертинов

Статья из газеты «Смена», декабрь 1992 года

Очень откровенное, просто убийственное интервью об актерах однажды мне дал питерский режиссер Аркадий Динкевич, которого во время совместной учебы во ВГИКе очень боялся сам Никита Михалков.

Текст будет опубликован позднее.

Твой дом — тюрьма-2
Как я по заданию редакции на зоне сидел
рекомендую
Поделиться

Добавить комментарий

ТОП
Новое в моем блоге
Мои книги
Previous slide
Next slide

Мой сайт использует файлы cookie для того чтобы вам было приятнее находиться на нем