— Я вырос в пролетарской семье, прошел оккупацию, знаю что такое голод и послевоенная разруха. Отец мой погиб на фронте, а дядю расстреляли в Киеве за неделю до освобождения города. В те времена дети на порядок быстрее развивались, чем теперь. В Киевском институте инженеров гражданской авиации учился только на стипендию. Получил распределение в Ленинград. Я приехал в город в 1957 году с чемоданчиком, в котором лежали двое трусов, две майки и одна рубашка. У меня в дипломе значилось «инженер-механик по эксплуатации самолетов и двигателей». Но инженерных должностей тогда не было. И начинал я мастером. Только потом, когда появилась реактивная техника, стали вводить инженеров. Мастером смены, у которого я проходил стажировку, был отец будущего вице-губернатора Александра Полукеева. Он устроил сына к себе мотористом. Помню, Александр у нас по цеху с ведром и тряпкой ходил. Это потом он окончил экономический факультет в Риге и пошел по комсомольской линии — стал секретарем Московского района, возглавил молодежное туристическое бюро «Спутник». И кстати, он никогда не забывает, что был рабочим человеком. Гордится, что не из-за белой скатерти к руководству пришел. И это я его, между прочим, Валентине Матвиенко порекомендовал назначить вице-губернатором, курирующим транспорт…
Я тоже прошел все ступени. И никто через них меня не перетаскивал. Был мастером, потом инженером, старшим инженером, начальником смены, цеха, зам. главного инженера, начальником Авиационно-технической базы, а в 1987 году, возвратившись из отпуска, узнал, что меня назначают на должность командира отряда.
— Удивились?
— Не то слово. До меня в стране командирами отрядов становились только летчики. И в коллегии министерства не все были согласны с моим назначением. Летчиков это очень возмущало. Причем я ведь никогда специально не делал карьеру…
— «Пулково» строит новый терминал. Вы, наверняка, тоже о нем мечтали?
— Я у европейского сообщества еще в начале 90-х выпросил миллион долларов на проект реконструкции аэропорта. ЕС поручил этот проект фирме «Эйрконсалт» из Франкфурта, которая построила много аэропортов в Германии, в том числе в Мюнхене. Эта воздушная гавань по направлению полос и розе ветров — один к одному с «Пулково». Был выполнен большой проект, он прошел эксперизу в Минтрансе и Госстрое, но инвестора не нашли. ЕС выделил лишь около 1 миллиона долларов на грузовой терминал. Только его мне и удалось построить. Это был первый коммерческий проект в России, на который Европейский банк дал деньги. Когда сюда прилетал его президент, вышел небольшой конфуз. Незадолго до этого визита у меня дома лестнице не было света, я нес две сумки, упал и повредил ключицу. Наложили повязку, я носил ее под рубахой. С повязкой и поехал на подписание договора. Чтобы вытащить руку и взять в нее ручку, пришлось отстегивать две пуговицы. Так что стал виден пупок. Телевизионщики, конечно, не могли пройти мимо этого факта. И сделали сюжет: мы с президентом европейского банка подписываем договор, а на весь экран телевизора крупным планом мой пупок (смеется).
— Какой у вас был стиль руководства?
— Я никогда не проводил соглашательскую политику. Но при этом очень много советовался. Разъяснял, убеждал. Создал первый в СССР координационный совет. Последнее слово, конечно, оставалось за мной. Но сами решения никогда с кандачка не принимал. Вопрос должен был созреть. Его обсуждение порой растягивалось на полгода. Потому что человек, которому предстоит выполнять твое решение, должен быть согласен с ним внутренне. Только тогда он будет нормально работать. Это был мой главный принцип — довести до людей правильность принятого мною решения.
Возможно, ко мне люди неплохо относились, потому, что я никогда от серьезных решений не уклонялся — всегда брал штангу на грудь. Еще очень важный момент — руководитель, каким бы крупным он ни был, должен за руку здороваться с рабочим человеком. Я именно так и поступал.
А чтобы сплотить коллектив, собирал на каждый свой день рождения у себя на даче порой до ста сотрудников «Пулково». Ставил две пивных бочки. Мне привозили по 800 штук огромных раков из Армении (с озера Севан) и из Ростова. Подавали шашлыки и люля-кебаб. Я разрешал только три тоста. Потом объявлялся перерыв, и люди разбредались кучками по всему участку. Брали с собой закуску, столики. И обсуждали производственные вопросы. Моя задача была их друг с другом состыковать. И эти неформальные встречи, очень помогали в работе.
Меня трижды приглашали на работу в Москву. В министерство. Один раз даже на должность замминистра. Но я сразу это предложение отклонил. Потому что мне нравился Ленинград и наш коллектив, а Москва, она скручивает очень многих.
— Выстроить правильные отношения с начальством — тоже искусство. Как вам это удавалось?
— Я всегда выступал на совещаниях в Управлении, в Министерстве с хорошими речами, заранее их готовил. А еще когда АТБ руководил, красивые плакаты-отчеты о нашей работе развешивал. Можно быть замечательным работником, но если ты не показал себя, так и останешься незамеченным.
— То есть надо заниматься самопиаром?
— Нужно уметь сделать хороший подход к начальству и своевременный хороший отход, и при этом знать роковую черту, за которую никогда нельзя переступать. А вот где она находится, знает только тот, кто к ней идет. Это как я Ельцину коньяк наливал в 1991 году. Он тогда еще был председателем Верховного Совета РСФСР. И внезапно нагрянул из Таллинна. В 4 утра поехал встречать его в аэропорт. У нас были такие «сталинские» 250-грамовые фужеры с белой серебряной каемочкой. Помню, наливаю в них ему и себе коньяка треть фужера. Он молчит. Наливаю полфужера. Молчит. И тогда я уже — под самую каемочку. В этот момент он вдруг меня спрашивает: «Как у тебя моральный климат в коллективе?» Отвечаю: «Борис Николаевич, за вас здесь все пойдут в бой. И моральный климат у нас отличный: никаких забастовок, никаких высказываний». Он мне: «Молодец. Молодец!» И мы с ним по целому фужерчику за один раз. Мне еще одну бутылку подают и официанты заносят два больших блюда — семга, осетрина, икра красная, икра черная. Ельцин наложил себе всего: «О, да ты хорошо живешь». Я ему: «Борис Николаевич. Под вашим руководством все это дело делается». И мы выпили по второму фужеру — я уже сразу под каемочку наливал. «Ну, ты хороший мужик», — сказал Ельцин и снова спрашивает: «Как у тебя моральный климат в коллективе?». Вот так удостоился я его похвалы. А климат в «Пулково» всегда был замечательный… Несмотря на огромную численность персонала. К примеру, в 1987 году у нас 9400 человек работало. Я только лет через шесть после своего назначения почувствовал, что могу руководить таким коллективом. Тогда ведь в наше авиапредприятие входили авиакомпания, аэропорт, службы движения, служба безопасности, коммерческая служба. А еще не забывайте про авиагородок, в котором живет 20 тысяч человек. Медсанчасть, поликлиника, универсам, две школы — все это было у нас на балансе.
— Трудно было руководить всем этим в 90-е годы?
— Непросто. Как-то даже рэкетиры — 20 автоматчиков на БМП в штаб приезжали — пытались решить в пользу одного человека вопрос базирования Ил-86. Заняли вход, весь второй этаж. Но я отбился, смог их убедить в своей правоте. Самая главная моя задача в те годы была — выдать зарплату работникам. «Пулково» — единственное предприятие в Ленинграде, ни разу не задержало аванс или получку. Хотя тогда и работы особо не было. Нас кормил рейс до Нью-Йорка. Самолет был забит полностью туда и обратно. Вылетавшие покупали в США телевизоры и видики, которые здесь были на вес золота. Я и сам себе благодаря этой технике, вот эту дачу построил.
Небольшой телевизор «Фунай» продал дальнобойщикам за 12 тысяч и купил себе на эти деньги 97 кубов бруса.
А видеомагнитофон — за 7 тысяч, и нанял на них кооператоров, которые слепили дом. Потом мы начали по Китаю летать. Целая группа — около 200 человек экипажей и техперсонала — там постоянно базировалась. Заработали за два года больше 20 миллионов долларов — по тем временам громадные деньги. Еще мы работали в Турции, Анголе, Югославии, Чаде, Мали. Заграница давала нам больше половины всей прибыли. Нужно, чтобы не работа искала тебя, а ты все время искал работу.
— Вы ушли в 2004 году. Как это произошло?
— Мне исполнилось 70 лет и по закону о госпредприятиях продлить срок моего пребывания в должности мог только президент своим указом. И он давал согласие, но мне уже было не просто в 70 лет такой махиной руководить. На свое 70-летие я единственный раз в жизни надел все 8 своих орденов, и выступая перед людьми, напоследок сказал: «Награды руководителю вручают за то, как работает коллектив. И хоть дали их мне, — они принадлежат вам».
