— В первый раз я встретился с Ельциным весной 1990 года. Он, будучи еще председателем Верховного Совета России, возвращался из Испании. Его самолет там совершил жесткую посадку, сообщалось, что Ельцин получил травму позвоночника. Я на всякий случай подал к трапу санитарный «Рафик» с носилками, но Ельцин его проигнорировал — сел с пассажирами в общий автобус. Встречаю его. Предлагаю выпить по чашке кофе. А в зале прилета уже народу: корреспонденты, демократы, Белла Куркова… Поднимаемся к депутатскому залу. Ельцин увидел вывеску: «Зал для депутатов Верховного Совета СССР и союзных республик». И строго спрашивает при всех: «Куда ты меня привел?» Не знаю, чем уж так вывеска ему не понравилась, но только он демонстративно в зал не зашел. Велел сразу вести его к машине…
В ту пору Ельцин еще создавал себе имидж борца с привилегиями, поэтому и устраивал такие спектакли. Но уже меньше чем через год в Пулково пожаловал совсем другой Ельцин. Зимой 91-го он отправился в Таллин поддержать эстонских националистов в пику руководству СССР. А когда собирался возвращаться в Москву, ему передали, что в Таллинском аэропорту готовится теракт. Тогда Ельцин развернул свой кортеж и поехал со свитой на машинах до Ленинграда.
— В 4 утра раздается звонок: «Ельцин едет в „Пулково“, откуда должен вылететь на Москву». Я — в машину и в аэропорт. Приезжаю, а все холодильники в ресторанах закрыты. Кроме одного, в котором только докторская колбаса. И тут как раз подъезжают три «Волги». Обращаюсь к Ельцину: «В этот-то раз кофейку попьете?» Он: «А у тебя что, кроме кофе, ничего нет?» Снова идем в депутатский зал. Он уже не возмущается и никаких вопросов насчет вывески не задает. Садимся за стол. Мы с Ельциным с краю друг против друга. Все остальные — подальше, три ближайших к нам стула никто не занимает — наверное, был у них такой особенный этикет. Коржаков порубал колбасу на толстые кривые шматки. Я достаю бутылку коньяка и высокие 250-граммовые фужеры с белой серебряной каемочкой. Наливаю Ельцину треть фужера. Молчит. Наливаю пол-фужера. Молчит. И тогда я лью ему и себе уже под самую каемочку. В этот момент он вдруг меня спрашивает: «Как у тебя моральный климат в коллективе?» Отвечаю: «Борис Николаевич, за вас здесь все пойдут в бой. И моральный климат у нас отличный: никаких забастовок, никаких высказываний». Он мне: «Молодец. Ты хороший мужик!» Берет фужер. И мы с ним по 250 грамм коньяка за один раз выпиваем. Он снова спрашивает: «А у тебя что, больше нет?» А чего нет — пойди догадайся. Мне на всякий случай подают еще бутылку, а официанты заносят, наконец, два больших блюда, на них чего только нет — семга, осетрина, икра красная, икра черная: это начальник нашего отделения милиции, Герой Советского Союза Михаил Исаков, фомкой сумел-таки открыть холодильники в ресторане. Ельцин наложил себе всего: «О, да ты хорошо живешь». Я ему: «Борис Николаевич. Под вашим руководством все это дело делается». Мы с ним по второму фужеру коньяка выпили. Он снова меня спрашивает: «Как у тебя моральный климат?» И так несколько раз. Мы часа два сидели в то утро, но он снова и снова задавал мне только один этот вопрос про моральный климат. Кстати, все остальные коньяк не пили — только чай. В 7.05 открывается дверь и заходит Собчак. Ельцин, как мне показалось, с неудовольствием посмотрел на него — дескать, помешал завтракать. К тому же Собчак, как известно, не пил.
Ради того, чтобы Ельцина с помощниками отправить в Москву, пришлось объясняться с пассажирами, пересаживать их из первого салона самолета во второй. Снимать с рейса никого не понадобилось. К счастью, на борту среди пассажиров оказались члены двух пулковских экипажей, направлявшихся на стажировку в Москву. Их-то с самолета и ссадили.
В 1997 году бывший мэр Собчак скоропостижно, чуть ли не с операционного стола улетел за границу, спасаясь от ареста. До сих пор нет полной ясности, как ему это удалось. Борис Демченко приоткрыл тайну.
— Пулково к этому имеет опосредованное отношение. В городе есть такая 122-я медсанчасть, которая раньше обслуживала космонавтов и атомщиков. У меня был заключен с ее руководителем Накатисом и согласован с таможней, ФСБ и пограничниками договор на случай разных экстренных вылетов. На спецстоянке стоял маленький самолет, а у нас был записан номер одного единственного медицинского микроавтобуса, который имел право срочно, не проходя пограничный или таможенный контроль, доставлять из 122-й санчасти больного к этому самолету. Собчаком тогда приехала заниматься следственная бригада из Москвы. А он с инфарктом слег в ВМА (позднее начальник ВМА Шевченко — будущий министр здравоохранения, когда я его спросил, был ли на самом деле у Собчака инфаркт, ответил: «На этот вопрос нет простого ответа, так как он не прошел полного обследования»). В то утро, когда следователи уже хотели забирать Собчака из палаты, его секретно доставили в 122-ю медсанчасть, посадили в ту самую, единственную на весь город машину, имевшую право свободного въезда на летное поле и под видом экстренного больного вывезли в Финляндию. Ну а поскольку и ФСБ, и таможня, и пограничники, которые в свое время согласовали проезд этой машины, оказались невольно в деле замешаны, вопрос о наказании виновных особо и не поднимался.
Не обошла в 90-е годы Пулково и еще одна «примета времени» — бандиты.
— Не могу сказать, что на меня наезжали, — ведь в Пулково были и своя милиция, и свой КГБ. Но по мелочи кое-что отнять все же пытались. Однажды приехали на БМП (боевая машина пехоты. — Ред.) человек 20 автоматчиков. Заняли вход, весь второй этаж и завалились ко мне. Я с их старшим разговаривал час. Вроде убедил в своей правоте, и он попросил: «Борис Григорьевич, давайте я к вам приеду с тем, кто нам выдал насчет вас неправильную информацию?» Привезли этого директора (он раньше уже пару раз у меня был, пытался решить в свою пользу вопрос базирования самолетов Ил-86, ну и в итоге прислал рэкетиров). Начали выяснять отношения. В общем, отбился я. Главный рэкетир дает мне визитку: «Если кто-то еще будет наезжать, звоните мне». Потом эта публика часто на меня выходила, просили, чтобы я предоставил им для вылета депутатский зал. А мне что? Все равно в этот зал уже официально за 100-150 долларов любого пассажира пускали. А с этих я по полторы тысячи брал (им сколько скажешь, столько и заплатят), только условие ставил — чтобы после них в зале чисто было. Улетят, потом звонят, зовут на разные свои вечеринки. Приходилось как-то от встреч с такими людьми уклоняться. Так они сами ко мне приходили… Вместе с вице-губернаторами.
Много Демченко доводилось контактировать и с Владимиром Путиным. Еще с тех времен, когда тот был первым замом у Собчака.
— Первых замов у Собчака было три. Кроме Путина, еще Кудрин и Яковлев. И уже тогда можно было определить авторитет каждого. Приходишь в приемную к Яковлеву (руководил городским хозяйством) — там один-два человека. У Кудрина (занимался финансами) — вообще никого. Заходишь к Путину (отвечал за внешние связи) — 10-15 человек, приемная забита. Толи тогда международных дел было больше чем нужно, то ли к Путину так сильно люди тянулись. Ответа на этот вопрос у меня нет до сих пор.