Немецкая оккупация глазами подростка
В 2010 году в редакцию «МК» в Питере» пришел старик — 80-летний инженер-строитель Константин Павлович Исаченков. Он еле передвигался, с трудом говорил. Он принес рукопись о своем военном детстве, которое прошло в оккупации, в занятом немцами селе Каспля, что в 45 километрах от Смоленска. Старик принес рукопись. До нас он отправлял ее в три известные газеты, потом — в три известных книжных издательства. Отовсюду пришел отказ. Начал читать рукопись и зачитался. Никогда не сталкивался с подобными «неформатными» и непарадными воспоминаниями о жизни в оккупации. Пришлось, конечно, основательно засесть за редактуру. Но оно того стоило. Мы опубликовали два разворота. И случилось чудо. Старик будто ожил. Когда он пришел в следующий раз забирать газеты, его было не узнать. Он уже не держался за стены, нормально говорил. «Его как подменили, и все благодаря вам, благодаря тому, что вышли эти статьи», — сказала жена ветерана. Ей, кстати, тоже было, что рассказать для газеты. Оказалось, маленькой девочкой, она тоже была в оккупации уже в самом Смоленске и дважды проходила кастинг для выступления в немецком офицерском казино. Интервью с Аллой Исаченковой я также в скором времени опубликую на этом сайте. А мемуары ее мужа все-таки увидели свет и в виде книги. Нам удалось договориться с издательством АСТ и включить их в сборник воспоминаний «Дети войны», вышедший к 70-летию Победы в 2015 году.
Как только немцы ушли и пришли наши, районные учреждения быстро обросли начальниками — и где только они раньше были?! Сразу начали организовывать колхоз, из семей касплян позабирали скот. У нас взяли бычка, лошадь, несколько овец. Оставили, как многодетной семье, только кур да корову. И что самое странное — сразу же стал ощущаться голод. Зерно, какое было, быстро таяло под жерновами; картофель в жаркое лето особо не уродился.
Население как-то негласно разделили — был в оккупации или не был. Кто был — вдруг стал считаться второсортным. Сразу же организовали вербовочные пункты, и мужчин, всех подчистую, забрали в армию.
В осень 1943 года я во второй раз пошел в школу, но учиться долго не пришлось — надо было работать в колхозе: дров на зиму не заготовили, сена — тоже. Не было соли, спичек, керосина.
В клубе стали показывать кино. Обычно мы, пацаны, пробивались туда без билета и садились перед самим экраном на грязный пол. Директор клуба вызывала касплянскую милицию и приказывала очистить зал от шантрапы. Милиционеры — здоровенные ребята — брали нас, пацанов, за что попало и выбрасывали вон через крыльцо с высоты метра полтора. Но самое страшное, что начало крыльца на земле обрамляла бетонная плита. Однажды лейтенант милиции Чернышев взял меня за правую руку и левую ногу и изо всех сил ударил сапогом в правый бок. Когда я скатился на бетон, сам встать не смог. Ребятишки побежали к маме, крича: «Тетя Фруза, твоего Костика милиционер убил!» Мать, увидев меня, ужаснулась: изо рта у меня шла кровь, я не мог ни встать, ни идти. Она завыла во весь голос, стала звать на помощь. Доктор, осмотрев меня, сказал: «В больницу, в Смоленск его надо свезти!»
Мать погоревала, поплакала, поругала меня, но в больницу не повезла — не на чем и не на что. Так в 13 лет я оказался с отбитой почкой. Два месяца лежал в постели, харкал и мочился кровью да проклинал своего врага — лейтенанта советской милиции Чернышева. Это было в 1943 году, в год освобождения Смоленщины от немецко-фашистского ига.
В полях остались сотни тысяч снарядов и мин. На них взрывались десятки пацанов, разряжая эти смертоносные штучки. По Каспле прокатились эти взрывы как какое-то поветрие.
Старший брат Виктор, 1926 года рождения, служил в армии танкистом и проезжал на фронт через Смоленск. Мы не виделись лет 10. Он приехал в Касплю на попутной машине. Двое суток, на которые брат был отпущен в увольнение, пролетели как один час в бесконечных разговорах. С тоской мы пошли провожать брата и его товарища на станцию Лелеквинская. А часть его уже ушла в Витебск, и брат как бы оказался в просрочке. Позже он писал, что его за эту просрочку двух дней из механика-водителя танка разжаловали в рядовые автоматчики, в пехоту. Вот как дорого обошлась эта встреча! Потом он отлично воевал и войну закончил в Берлине.
В войну связь Каспли со Смоленском была только по железной дороге, до которой надо было пройти 19 км по лугам, а главное — лесом, где пошаливали бандиты. И один солдат, шедший этим путем, был убит. Его тело случайно нашли в лесу, и вся Каспля похоронила героя, шедшего домой в увольнение за хорошую службу и погибшего уже дома от рук бандитов.
Хотелось бы вспомнить и самое позорное, что осталось от войны после освобождения, — это пахота земли женщинами. Лошадей в колхозе почти не было, а осенняя страда не ждет! Поэтому приходилось председателю колхоза снаряжать группы по 10-12 женщин для вспашки земли. Делалась специальная ременная или веревочная сбруя, в нее впрягались женщины. Эта картина была ужаснее, чем репинская «Бурлаки на Волге».
В колхозе работали почти одни женщины и мы, пацаны. Все взрослые мужчины были в армии. Осень 1943 года и наступившая зима 1944 года были самыми тяжелыми временами работы в колхозе. Питания никакого, скот отощавший, весь инвентарь пришел в упадок. Зимы были суровые. Дома не было хлеба и дров. Все хозяйство и скот приходили в упадок: медленно, но верно съедались куры. Все силы были брошены на содержание коровы, которая фактически была единственной кормилицей. В семье начались болезни. Два младших ребенка — Валя 5 лет и Коля 3 лет — совсем дышали на ладан.
Проработав более двух лет в колхозе, я не принес семье никакого достатка. Работал, как и все, не за деньги, а за трудодни, которые проставляли в ведомости. Но и за них по окончании года ничего не дали. Придя домой, я рассказал маме, как солдаты забрали весь выращенный нами за 1944-1945 годы хлеб. Она заплакала: «А я так рассчитывала, что на твои заработанные трудодни нам дадут хоть немножко хлеба!»
Вдруг по Каспле прошел слух, что приехал человек, который вербует молодежь на восстановление Ленинграда после блокады. Я очень любил Касплю, речку, озеро и, конечно, никуда и не думал уезжать. Но мама, чтобы избавить семью от лишнего рта, сама записала меня этому вербовщику.
Так 30 октября 1945 года я покинул свою Касплю навсегда. И вот уже 65 лет, всю сознательную жизнь, живу в великом городе нашей страны Ленинграде-Петербурге.
